Пушные звери

Стали ли пушные звери кандидатами в Красную книгу? Почему так трудно купить хорошие меха и различные изделия из них? Растет ли сейчас продажа пушнины за валюту? Не лучше ли пригласить в страну иностранных охотников? Существуют ли совместные предприятия по добыче диких зверей?

Р. Олжасханов, 23 года, охотник, Уфа

Отвечает Ф. Р. Штильмарк, биолог-охотовед, кандидат биологических наук

В десятках книг и сотнях статей можно прочитать о том, что в прежней России звери и птицы хищнически истреблялись, а теперь все они взяты под охрану. Мы так привыкли приукрашивать и хвастать, что сами подчас этого не замечаем. Перестройка пока еще почти не коснулась наших охотничьих дел, все там по-старому, сохраняются различные закрытые зоны и спецхозяйства, мало гласности и много показухи, наука работает сама на себя. Журнал «Охота и охотничье хозяйство» (кстати, единственный в СССР, хотя в России их было много) поместил на обложке первого номера за 1989 год фото соболя с таким текстом:

«Восстановление соболя в СССР — одно из выдающихся достижений охотоведения. В 1987 году было заготовлено 252 тысячи его шкурок — рекордное количество за. всю многовековую историю отечественного промысла».

Действительно, в начале века добывали примерно в десять раз меньше соболей, зато белок, зайцев, лисиц и других пушных зверей — во много раз больше нынешнего. В царской России охотник, добывший за зиму одного-двух соболей, мог прокормить и одеть всю семью. Сибирь была краем крестьянским, очень многие занимались тогда пушным промыслом. Соболя постоянно преследовали. Охотники, обнаружившие в глухой горной тайге следы хищника с драгоценным мехом, выслеживали его неделями и месяцами, порой даже убивали друг друга... В ряде районов соболь в самом деле был истреблен.

После первой мировой войны и революций охотников стало меньше, а в годы коллективизации и последующих военных лихолетий тайга почти обезлюдела, превратилась в огромный естественный «заповедник». Поэтому восстановление поголовья соболя вовсе не какое-то особое «достижение», а следствие социально-экономических изменений, которые и позволили данному виду повысить численность, расселиться по смежным угодьям. Кое-где, например на Дальнем Востоке, сыграл роль завоз этих животных из других регионов. Такие меры имели особое значение для речных бобров, которые в начале века оставались только в некоторых местах (под Воронежем, в Западной Сибири), а теперь этот зверь опять стал обычным и вошел в число промысловых.

В начале 30-х годов в нашу страну завезли из Финляндии американского грызуна ондатру, она хорошо прижилась на водно-болотных угодьях Казахстана и Сибири. В середине 50-х годов добывали 5—6 миллионов ондатровых шкурок, сейчас 1 —1,5 миллиона. Меньше прежнего добывают теперь и «цветной» пушнины — куницы, горностая, хоря. Редкий охотник сдаст шкуру медведя или выдры...

В чем тут дело? Прежде всего — в экономической заинтересованности добытчика. Ведь выследить и поймать дикого зверя не так-то просто. Раньше за любую сданную шкурку охотник мог получить не только деньги, но и ценные товары, разные продукты, сейчас этого нет. Провозгласив когда-то свою монополию на дикую пушнину (обязательную сдачу всех шкурок), государство не смогло обеспечить ее в реальности. Многие охотники перестали сдавать добычу в заготконторы, развился так называемый черный рынок, возникли кустарные «предприятия» по выделке меха, изготовлению из него различных изделий. Сейчас зимою по всей стране можно увидеть великое множество самодельных шапок и воротников, сшитых из соболей, лисиц, сурков, ондатр. Та же часть «мягкого золота», которая поступает в государственную казну и реализуется в основном на экспорт, продается на специальных пушных аукционах в Ленинграде и уходит за рубеж. Вот почему так мало пушно-меховых изделий в наших магазинах. Впрочем, за хорошие деньги там можно купить и соболей.

Ушло в прошлое то время, когда наше «мягкое золото» было ведущей статьей экспорта, когда за пушнину страна покупала за границей разные машины. Охотничье-промысловые ресурсы сократились во много, раз, но виновны в этом не охотники, а пахари и лесорубы, химики и мелиораторы, нефтяники и строители. Ведь миллионы гектаров прежней тайги или целинных степей освоены и обжиты, все меньше и меньше места остается для дикой природы. Зарастают постепенно былые вырубки, сечи и гари. В целом по стране показатели численности пушных зверей пока не сокращаются, играют свою роль различные меры охраны. Поэтому возможности увеличения добычи пушнины пока есть, хотя и не везде. Многие охотоведы утверждают, что мы используем лишь малую часть наших промысловых ресурсов, у нас слишком много разных запретов, нет возможности получить нужную для страны валюту, привлекая иностранных охотников.

Что можно сказать? Главное — избежать другой крайности. Излишние ограничения и строгости действительно есть, связана местная инициатива, сильна охото-бюрократия. Кое-где, наверное, немало пушного добра можно взять без особого ущерба для живой природы, если подойти к этому разумно и очень осмотрительно. Но если завтра мы снимем все ограничения да еще кликнем на помощь варягов-охотников, то вскоре можем остаться с одними крысами да воронами. Надо учитывать, что официальная статистика отражает далеко не все. Много зверя добывается незаконно, его шкурки на прилавки не поступают, никем не регистрируются. Гремят в лесах выстрелы браконьеров, а самое страшное — потайной тихий промысел капканами и самоловами, принимающий все более широкие масштабы... Кое-где капканы даже продаются свободно! Официальных охотников-промысловиков не так-то и много. Эта профессия, которая недавно числилась «вымирающей», внезапно стала престижной, промхозы получают массу заявок от желающих стать таежниками. Гораздо больше- так называемых «любителей», совмещающих охоту с основной работой. Хватает, конечно, и тех, кто охотится совсем без всяких прав, сбывая добычу «налево»...

Если и в недавнем прошлом охотники-сибиряки варварски истребляли соболей, то сейчас это сделать гораздо легче — к услугам промысловиков и снегоходы, и тракторы, и авиация. Вертолеты позволяют быстро проникнуть в любые, самые дальние участки тайги и тундры.

Требуется совсем не так уж много усилий и времени, чтобы обычные пушные звери ныне стали кандидатами в Красную книгу. Поэтому, призывая к более интенсивному освоению наших охотугодий, к привлечению иностранных туристов и вкладов, надо проявлять большую осторожность и сдержанность. Утратить какой-либо вид животных легко, а восстановить его — невозможно. Например, стеллерова корова, истребленная в прошлом веке на Командорах, была бы сегодня ценнейшим промысловым видом, источником дешевого и ценного мяса, нам же остались только воспоминания об этом звере.

Пушные звери, реально обитающие сегодня в стране — наше общее достояние; ценность которого определяется отнюдь не только стоимостью шкурок. Абсурдны расчеты специалистов, мечтающих, чтобы каждый зверь «сдал» свою зимнюю шкурку на пушно-меховую базу. Четвероногие обитатели лесов — наши собратья по планете, имеющие свои права на существование. К сожалению, в нашей стране нет подлинных обществ охраны животных, а те, что значатся созданными, заботятся о доходах с кошачьих выставок. Никому даже не придет в голову поднять голос в защиту дикого зверья от охотничьего истребления и жестокости, почти прекратилось создание заповедников и заказников.

При всем нынешнем размахе экологического движения люди озабочены прежде всего гигиеническими его аспектами, то есть сохранением самих себя от вредных загрязнений. Заступников же дикой природы, увы, все меньше и меньше...