Разговор о науке не будет коротким, слишком тяжелой, даже невыносимой стала ситуация в этой наиважнейшей для человечества сфере. Наука принесла человечеству неисчислимые богатства, но так и осталась беспризорницей, никому не нужной, одинокой и заброшенной. Такое впечатление, что всё идёт к полнейшей дискредитации и даже уничтожению науки. Разве что Россия, по своей исконной доброте, спасёт человечество от научной катастрофы. А ведь больше, пожалуй, некому...
Как мы нашли науку.
Этому вопросу посвящено множество исследований, и, возможно, самое подробное и достоверное — это книга Дэвида Вуттона «Изобретение науки». Конечно, есть и другие авторы: Стивен Вайнберг «Объясняя мир», Ричард Фейнман «Наука, не-наука и все-все-все»...
Больших разночтений между этими авторами нет - наука возникла в середине XVII века. И это был не какой-то очередной скачок в развитии, а грандиозный слом всей системы мышления. Причем речь не о смене образа жизни, что всегда заметно, а именно о системе мысли, что отследить обычно очень сложно.
Это был момент величайшего триумфа в истории человечества. Нашлись люди (Тихо Браге, Фрэнсис Бэкон, Галилео Галилей, Исаак Ньютон...), которые сумели обуздать стихийность и расхлябанность мышления, взялись за ум, упорядочили и дисциплинировали его и, если можно так выразиться, «вернули к реальности».
Наука родилась как триумфальное явление, перевернувшее всю нашу жизнь. Но рукоплескать этому триумфу никто особенно не торопился. Учёных терпели, поскольку от них шла огромная польза - резко ускорился технический прогресс, но допускать их к формированию стандартов мышления не спешили. Научный способ мышления никто не выделял, не охранял, не пестовал. Четыре века нового мышления не дали учёным никаких привилегий. Более того, в последние годы против научного способа мышления затевается какой-то очень странный поход. И скрыть эту губительную затею всё труднее и труднее.
Доброжелательность науки.
Сама по себе наука безгранично доброжелательна. Это один из важнейших базовых принципов научного мышления. И сами учёные - чрезвычайно доброжелательные люди. Настоящий учёный никому не заткнёт рот, всегда выслушает любого человека: кандидат тот или доктор, аспирант, студент или обыкновенный монах-августинец.
Искать объяснений подобным качествам учёного не имеет смысла, никогда ведь не знаешь, откуда придёт плодотворная идея. В чём-то наука сродни поэзии. Если из сора «растут стихи не ведая стыда», то наука может вырасти просто из чего угодно. То пенициллин из плесени сделают, то из упавшего камня новую концепцию астрономии, то из гороха - генетику...
Поэтому в настоящей научной лаборатории найдётся место всем, в том числе очевидным дуракам. Дурак ляпнет чего-нибудь не подумав, а умный из его ляпа подчас такое вытянет, что любо-дорого...
Впрочем, сказочная доброжелательность вполне компенсируется столь же сказочным скепсисом. Никакой учёный, если он действительно учёный, никогда и ничто не примет на веру. Кто бы что не сказал: да хоть трижды лауреат Нобелевской премии. С особым же недоверием и скепсисом учёный встречает свои собственные результаты или выводы. Сотни и сотни раз перепроверять чужое, тысячи и тысячи раз перепроверять своё! Ибо, на кону собственное научное реноме. Причем страшно даже не то, что тебя кто-то поймает на вранье (или неточности). Куда страшнее, что ты сам себе перестаешь верить.
В этом грандиознейший парадокс науки: Ни на что нельзя махнуть рукой, всё нужно заметить, какой бы чушью не казалось замеченное. А с другой стороны: ровно ничего не принять на веру. Ничего! Как писал Лоуренс Брэгг, учёный обязан «перевернуть все камни».
Единожды солгавши...
Итак, цена правды и лжи в науке запредельно высока. Отсюда кажущееся косноязычие науки: учёный в мельчайших подробностях описывает условия опыта, бьётся за каждую формулировку, непрерывно работает над терминами, формулами. Никаких вольностей, бесконечно сомнение в самом себе... Учёный со своими бесконечными оговорками, как будто бы всё время оправдывается... . Будто он тот самый булгаковский кот, который «с воровским видом собирался устремиться зачем-то в лопухи».
И в самом деле, учёный как будто украл что-то и не уверен, что украденное не отнимут обратно. Да и вообще ни в чём не уверен. Такого закомплексованного и вечно заикающегося бедолагу не грех поприжать максимально («а ещё очки нацепил»...)
А всё от одного — страха лжи... Учёный пойманный на лжи, пусть не преднамеренной, а случайной (по малодушию или недомыслию) немедленно убивает свою научную карьеру. И даже не столько из-за внешних санкций, сколько из-за внутреннего краха.
Да, есть лгуны среди тех, кого формально называют учёными. Вот к примеру, знаменитый Георгий Гамов. Он был лёгким и элегантным человеком: с лёгкостью выдвигал идеи, с легкостью от них отказывался. Но в науке он был пришлым, по сути, чужим. Эдвард Теллер сказал о нём так: «Он был исключительно милым парнем... Но, как ни жаль, нужно сказать, что девяносто процентов гамовских идей были ошибочны, и не стоило большого труда в этом убедиться. Но он не имел ничего против. Он был из тех, кто не склонен молиться на свои изобретения. Он мог предложить занятную идею, и если она не проходила, тут же обращал это в шутку. С ним было поразительно приятно работать вместе».
Настоящий учёный не врёт никогда, он просто не способен на ложь.
Чистота и аккуратность
Настоящий учёный — чистюля сказочный и аккуратист невероятный. Ни одна лишняя пылинка, ни одна «заноза» в голове не должны остаться без внимания. Чистота эксперимента, чистота мышления — должны быть абсолютными. Помните, как герой «Миллиарда» братьев Стругацких не хотел в тылу оставлять какой-то «паршивый интеграл». Или, как у тех же Стругацких в повести «Отягощенные злом» астрофизик Манохин чуть-чуть поторопился (очень захотелось быть блестящим), надоело числиться вдумчивым и осторожным... Причём ошибки не было, а был небольшой логический скачок... И вот его жизнь закончена, - депрессия и потеря смысла дальнейшего бытия. А всё потому, что «в стальной цепи логики одно звено не металлическое, а так, бублик с маком».
Именно так: выстраиваешь цепь экспериментов (или рассуждений) и не дай бог, если ошибка в первом или втором звене - насмарку деньги, время, люди, насмарку сама жизнь. Такие вещи не прощаются. В этом смысле учёный как сапер: права на ошибку нет — ошибся, и выбываешь из игры.
Согласованность науки
Научное знание, научные законы (правила) - однозначны. Это чрезвычайно важный критерий научности. Не бывает двух разных наук по одному и тому же поводу. Более того, даже когда поводы разные, то науки между собой идеально стыкуются. Вот как об этом писал великий Ричард Фейнман:
«Очень интересно и очень важно, что разные научные законы взаимно согласуются. Один закон не может дать один прогноз, а другой закон – другой прогноз. Таким образом, наука не принадлежит узкому специалисту – она всеобъемлюща».
Согласованность науки — грандиозное преимущество. Геологи легко договариваются с химиками, химики с физиками, биологи с теми же химиками. Всё согласуемо в рамках науки! И если вдруг экономика, психология и философия оказались бы науками, то они тут же идеально согласовались друг с другом. Ну, а пока, они даже внутри себя никак не согласуются, они, конечно же, вне науки. А вот лингвистика, археология, кодикология, палеография, нумизматика вполне согласуются. Это очень важный критерий научности!
Согласованность наук делает научную деятельность очень комфортной. Она стирает международные границы, наука не может быть еврейской или арийской, русской или американской. Она - едина.
Климат в настоящем научном коллективе - изумительный, никто ничего не прячет друг от друга, в этом нет смысла. Наука - абсолютно общее дело. Все знают, что сложение усилий только увеличивает шансы на успех.
Если же кто-то вдруг заявляет о существовании различных научных школ, то можно с уверенностью заявить, что речь идёт не о науке: о математике, медицине, технологии... О чём угодно, но не о науке.
Открытость
Открытость не только внутри одного научного коллектива, но открытость и абсолютная гласность вообще. Нашел и тут же публикуй — принцип любого учёного. Открытость у учёных в крови. Тут они как дети, ей-богу, провёл эксперимент и тут же орать на всю вселенную... В этом смысле учёные чуть ли не единственные естественные заказчики на свободу слова. Никому больше эта конкретная свобода не нужна.
Впрочем, есть тут небольшая «ложка дёгтя» - настоящая открытость требует очень широкой популяризации. Тут дыра огромная. В науке множество вещей красивых, элегантных и не таких уж сложных, которые можно было демонстрировать самым широким массам людей. Но наука давным-давно проиграла информационную трибуну. Людей уровня Якова Перельмана, Дмитрия Лихачева, или хотя бы Сергея Капицы, слишком мало.
Простота научного бытия
При всей кажущейся сложности, нагромождении пугающих своим видом формул, безумного количества малопонятных обывателю терминов, как будто бы специально придуманных к тому, чтобы отпугнуть и обозначить чужаков, наука в своём образе существования проста максимально. Мотивы научного поведения примитивны до предела, ничего сравнимого с запутанностью мотивов обыденной жизни («то ли конституции, то ли севрюжины с хреном»), никакого стремления к загадочности и оригинальности... Учёные жаждут повторов, повторов и ещё раз повторов - абсолютной воспроизводимости. Если какое-то явление не воспроизводится, учёные мучаются, страдают, ищут причину этого кошмара. Другое дело, если удалось добиться воспроизводимости — это праздник, это наука! И остаётся тогда только повышать точность предсказаний.
Наука в этом смысле может показаться кому-то скучной, повтор за повтором. Но в реальности всё наоборот: зевоту и скуку у учёных вызывают чудеса. От них наука отворачивается, уступая место религии, философии и прочим параллельным структурам.
Это тоже очень важный критерий научности.
Ричард Фейнман: «Принцип «все решает исследование» жестко ограничивает круг вопросов, на которые наука берётся ответить. Ученые интересуются только тем, что можно проверить исследованием, и таким образом находят то, что называется наукой».
Невероятная свобода
Стремление к свободе — одно из самых глупых и надуманных занятий человечества. В обыденной жизни свободы почти не бывает: нас ограничивают наши скромные физические качества, наши финансы, социальные законы, правила совместного бытия, клятвы, присяга и ещё тысячи обстоятельств. Однако парадоксальнейшим образом именно в науке, скованной клятвой верности эксперименту, дух свободы достигает максимально взлёта.
Исполнив свои обязательства перед экспериментальной достоверностью, учёный получает невероятный для нашего, скованного условностями и ограничениями мира, свободу действий, но главное свободу помыслов. Учёному дозволено всё, запретов нет никаких. Невероятно, но это факт. Всё, что учёный готов проверить экспериментально - всё в его распоряжении. Запретов никаких, ровно ноль. И никто не посмеет запретить. Горох, плесень, удельные веса... Всё что угодно!
Изучаешь биографии Льва Ландау или Владимира Векслера (да и многих других) и просто поражаешься широте их интересов. Какие метания, какие скачки!
Это также один из важнейших критериев науки. Никакой преданности догме, никакой преданности т.н. научной школе, никакой узости интересов. Нет даже нужды хранить верность своему образованию. Любой переход в любую сферу исследований разрешен всегда, если тебя позвала в дорогу Истина.
Бескорыстие науки
Об этом пишут все, в том числе Ричард Фейнман: «В науку идут за радостью. Главный аспект науки – её содержимое, то есть то, что мы узнаем. Это её плоды, это награда старателю, радость, которая есть плата за умственную работу, за тяжкий труд. Наш труд – не ради практического применения. Он – ради того наслаждения, которое дают открытия... До тех, кто не понимает, я вряд ли смогу донести этот важный аспект науки, её радостную составляющую, истинную причину существования науки. Вы не поймете науки и ее отношений с чем бы то ни было... если не видите, какое это великое приключение и как все это прекрасно и увлекательно».
Из священной радости научного открытия — множество следствий. Учёный не зациклен на реализации, как технолог, ему не нужно признание толпы или хотя бы критиков, как в художественном творчестве, его не слишком сильно интересуют деньги. Само собой, финансирование науке необходимо. Но как выяснилось, куда более денег учёному нужна атмосфера бескорыстной радости научного бытия.
Сказочное везение
Наука без везения — вовсе не наука. Вся история науки — это удача. С учёными в этом деле не сравнятся ни мореплаватели, ни бизнесмены, ни режиссёры.
Обратите внимание: Нанотехнологии в повседневной жизни.
Мореплаватель чего-нибудь да найдёт, бизнесмен, пусть не с первого раза, но получит какую-нибудь прибыль, режиссёр что-то да снимет. Главное, быть упорным, инициативным и целеустремленным. В науке ни упорство, ни интеллект, ни образование не дают никаких гарантий. Нужна удача! И в этом смысле сообщество учёных — это сообщество невероятных везунчиков, людей, которых «Бог поцеловал».Может именно поэтому настоящие учёные всегда веселы - как не веселиться, если тебе так везёт. И это тоже критерий научности: если на каком-нибудь конгрессе заседают мрачные и грубые люди, то сразу ясно, что здесь наука не живёт!
Догадливый читатель поймёт, что в этом звене скрыт очень сильный подвох, который перекинет нас со светлой стороны на тёмную. Везунчиков у нас (на планете Земля) не любят. Возможно, даже ненавидят. И при всей сказочной выгоде научной деятельности (сотни тысяч процентов прибыли) наука была и остаётся Золушкой в нашей жизни.
Предварительный итог
Рассмотрев светлую сторону научной жизни, мы как по райскому саду прогулялись: всюду доброжелательные, кристально честные, весёлые, открытые и внутренне свободные люди. При этом никакого высокомерия, спеси или национальных предрассудков. Простые и доступные люди... Чудо!
Что-то тут не так. Где-то подвох... А потому покидаем светлую половину научного бытия и отправляемся в научный сумрак, который с каждым годом становится всё гуще и гуще.
Наука никому не нужна
Академия наук, министерство науки... Всё это очень хорошо, а Год науки - просто замечательно! Но за всей этой мишурой не забыть бы нам, что наука, в общем-то, никому не нужна и реального заказчика на науку у человечества нет!
Жалкий отряд популяризаторов науки... Ещё более жалкий отряд научных мемуаристов... А кто ещё?
К истине подавляющее большинство людей равнодушны. Устройство атома, постоянная Планка, период полураспада девяносто девятого технеция... Никому это не интересно!
Вот если вы придумали технологию, то тогда другое дело — к вам сразу бы выстроилась очередь из заказчиков. Будут заглядывать в глаза, предлагать золотые горы... Тоже, кстати, не сразу. Не все технологии наглядны и очевидны. Есть огромное количество донаучных (механических) технологий. На них мгновенный спрос — они наглядны. Научные технологии пробиваются медленнее. Большинство из них требует дополнительного конструирования (телевидение, радио, лазерная техника, ядерные технологии...)
Есть запасной выход: наука умеет показывать фокусы... Может сделать какое-нибудь предсказание. Но это ведь — цирк! И отношение будет как к циркачам. Да и сами учёные этот цирк презирают. Нет, это не выход!
Ни одна из влиятельных групп общества не нуждается в науке. Политики, бизнесмены, религиозные деятели, журналисты, военные... Никому наука не нужна. Можно предположить, что в науке заинтересованы т.н. технологи. Но и здесь всё не так просто...
Двойственность технологической вселенной
Как уже было сказано, существует два принципиально разных технологических мира. Мир донаучной (механической) технологии. Это мир того, что можно придумать, сконструировать. Любить учёных «механикам» нет никакого резона, ибо они вполне обходятся без науки, они очень умны, может даже поумнее учёных (с их точки зрения), полагают учёных выскочками и везунчиками (справедливо, кстати).
К категории этих «механиков» относятся огромные массивы уважаемых людей: конструкторы, архитекторы, просто механики, психологи, социологи... Очень много. «Механики» вполне добросовестные и старательные люди. Их беда в том, что не обладая научным знанием они неизбежно совершают ошибки . Кроме того, их технологии всегда низкоэффективны. Донаучная вычислительная машина возможна. Её даже создавали … Но эффективность близкая к нулю. Самолёт на паровом двигателе, скорее всего, не полетел бы. Впрочем, если бы и полетел, то низенько и недалеко...
Научные технологи — это, как правило, бывшие учёные, либо действующие учёные на переходе из науки в технологию. Им также любить учёных не за что. Они уже не интересуются истиной, они интересуются внедрением плодов этой истины. Плюс, они как Адам, изгнанный из райского сада, - им теперь в поте лица и в муках... За что же им любить тех, кто продолжает гулять по райскому саду науки. Так что, с технологами всё очень и очень непросто.
Дискомфорт научного мировосприятия
А ещё, у науки есть одно очень неприятное свойство: она настолько парадоксальна, настолько не совпадает с любыми, самыми запредельными фантазиями, что мозг учёного фактически уходит в иное пространство мысли, мучительно отрывается от прочего человечества.
Настоящие учёные к парадоксам привыкают и даже гордятся парадоксальностью своих открытий. Но перевести в свою систему координат других людей не могут, да и не очень-то хотят. Подавляющее большинство научных истин элементарно непредставимо. Все эти волновые функции, чёрные дыры, струны какие-то...
Фактически учёный (пусть подсознательно) чувствует себя изгоем, предателем человечества, существом оторвавшимся не только от современников, но и вообще от всех людей, от своих предков, родственников, самых близких и родных. Это очень большой дискомфорт.
В такой ситуации один выход: создать сообщество таких же точно учёных-изгоев. Увы, это почти невозможно. Конечно, изредка такое случается, если нужно срочно создать какую-то новую научную технологию (ядерную, полупроводниковую, генетическую...). Но учёный, вставший на путь технологии фактически уже не учёный.
Люди — существа социальные, изгойство никого не красит, учёные своим существованием шокируют окружающих, кажутся высокомерными, заумными. Помните как режиссёр в фильме Григория Александрова «Весна» говорит, что учёные - «это пустынники в большом городе, в строгом уединении творящие будущее, презрев сегодняшние земные радости».
Что-то в этом есть...
Наука в эпоху информационного взрыва
Ученые терпеть не могут журналистов. Об этом очень ярко писали братья Стругацкие в своём бессмертном «Понедельнике»:
«Дело в том, что самые интересные и изящные научные результаты сплошь и рядом обладают свойством казаться непосвященным заумными и тоскливо-непонятными. Люди, далекие от науки, в наше время ждут от неё чуда и только чуда и практически не способны отличить настоящее научное чудо от фокуса или какого-нибудь интеллектуального сальто-мортале»
Научный лексикон, научное мышление выдавлено из информационного пространства. Можно с уверенностью сказать, что командиры информационных потоков понятия не имеют о существовании науки. Даже если принудить телевидение, радио или интернет говорить о науке, результата не будет. Наука и информационные системы, увы, не сочетаются. Кто-то один должен уйти. Пока что ушла наука.
Невозможность научного коллектива
Но как же всё-таки быть с распространенным убеждением, что науку (в отличие от художественного творчества) делают коллективы. Это ошибка: наука — это единое здание, но каждый кирпич в этом здании, всё же, - дело одиночки.
Посудите сами, если учёный — это баловень судьбы, избранный, неповторимый мастер удачи, то какой же тут коллективизм? Скорее всего, любая научная лаборатория — это один учёный и его многочисленная обслуга — юристы, лаборанты, слушатели, оппоненты, экспериментаторы...
Увы, такой коллектив никак не лишает учёного одиночества. Учёный всё же остаётся «пустынником», очень жёстким индивидуалистом, не готовым пожертвовать ради коллектива ровно ничем. Коллективизм нужен технологам, учёным-то он зачем?
Теперь представим мысленно какую-нибудь Академию наук. В лучшем случае — это собрание больших людей, не готовых ни к каким коллективным действиям. Политическая эффективность такой организации равна нулю. В худшем (реальном) случае - это клуб тех, кто когда-то были учёными, а ныне потенциальные враги науки.
Учёные не хотят оставаться учёными
Даже самая прекрасная девушка не желает слишком долго оставаться недотрогой и мечтает выйти замуж. Точно также самый прекрасный учёный (веселый, доброжелательный, свободный) мечтает поскорее надеть на себя узду технологической реализации. Зачем ему эта каторга и обуза? Ответ очень прост: он боится остаться никому не нужным (учёные никому не нужны!) Он хочет технологической реализации своих открытий. И это не каприз, не блажь и не дух стяжательства. Один из главных критериев научности — это способность хорошей науки порождать хорошие технологии. Если у твоего научного открытия нет никаких технологических последствий, то у тебя очень плохая наука.
А дальше всё происходит очень быстро, чихнуть не успел и ты уже по уши в технологии. Исчезают сразу все прелести научной жизни: не останется и следа от открытости, безупречной честности, свободы помыслов и действий. Всё другое — другая жизнь, другие приоритеты. И самое главное: другая вера. У науки единый бог — истина, у технологии богов много, в технологии царит многообразие, а стало быть, конкуренция и сопровождающие конкуренцию грязь, подлость, злоба...
И всё равно бегут учёные в технологию, так бегут, что аж пятки сверкают.
Бытовая привлекательность технологов обоих типов (донаучных и научных) приводит к их грандиозному количественному перевесу. Масса технологов доминирует везде (в том числе в любой т.н. научной организации) и легко заглушает скромное и косноязычное сообщество учёных. Неизбежно начинается технологический контроль над наукой, начинается диктат: это исследовать, а это отставить. Такое положение абсолютно недопустимо, ибо наука рассматривает все идеи, «переворачивает все камни»...
Лояльность к предателям
Это очень старая история. Когда-то жили-были т.н. натурфилософы. От них в середине XVII века произошли учёные. Их было мало, они были слабы и, им некогда было заниматься чисткой рядов. Они не заметили, что часть натурфилософов так и не стали учёными и остались философами, то есть людьми склонными к праздным рассуждениям. Без всяких экспериментов, без повторов, без парадоксов... Неудачники, люди лишенные везения, мрачные и злые... Они не вызывали у учёных ничего кроме жалости. Ну, что возьмешь с убогих? Сами отвалятся, сами отомрут.
Но они не отмерли. Более того, оказалось, что на обыденное сознание большинства людей философы своей пустой болтовней производят более благоприятное впечатление, чем заумные парадоксы учёных. Ну, а то, что наука обладает фантастической предсказательной силой, а философия никакой, так что с того, всё решает мыслительная близость к народу.
Философы дошли до такой наглости, что двинулись в мощную контратаку против той самой науки, которой когда-то с таким треском проиграли. Называется эта контратака «релятивизм». Эта пошлятина сейчас в большой моде на Западе и завоевывает один университет за другим. На этой теме, надеюсь, удастся со временем остановиться поподробнее.
Учёные явно засиделись в своих кельях, дела их всё хуже и хуже. Философы ( в широком смысле слова) довольно легко договариваются с донаучными технологами и даже с математиками, которые никак клятв преданности эксперименту не давали. Эти люди жаждут дискредитации науки и даже её разрушения. Цена за жизнь в райских садах науки становится слишком высокой.
Предателям надо дать бой, все козыри для этого у науки есть. Истина обязана побеждать не только в головах учёных. Истина стоит того, чтобы дать за неё глобальный бой. И никакой жалости к предателям!
Что же делать?
Встречный вопрос: кому? Учёные, само собой, ничего делать не будут. Они — явление внезапное, не поддающиеся никакой регулировке, почти стихия. Стало быть, речь идёт о властях. Причём, скорее всего о российских властях, ибо в мире положение слишком плохое. И никто его улучшать не станет.
Необходимо срочно легализовать то, что есть на самом деле, - отделить от науки всё, что ею не является: математику, механические технологии (психология, экономика, архитектура, конструирование), научные технологии (большая часть химии, фармакология, некоторая часть физики), философию... Создать для отделённых не-учёных прекрасные, шикарные Лиги, в которых пребывать им будет почетно и приятно.
Для науки ничего прекрасного создавать не надо. Более того, необходимо нагрузить очищенную науку кучей обязательств по экспертной оценке и экспериментальной проверке всех научных изысканий, какими бы дикими они не казались.
Ну и, конечно же, никакого бюрократического контроля кроме одного: действительно ли наука достаточно открыта и действительно ли она рассмотрела все предложенные эксперименты.
Одно «но»...
Само собой, что начинать этот процесс нужно с того, чтобы были узаконены все критерии, отделяющие науку от обеих технологий, математики и философии. Об этом в следующий раз...
Больше интересных статей здесь: Новости науки и техники.
Источник статьи: СВЕТ И ТЕНЬ НАУЧНОЙ ЖИЗНИ.