Сегодня я часто сталкиваюсь с явлением, которое меня просто поражает. Немало людей пытаются доказывать, каким же хорошим был Советский Союз, пока его не развалили клятые пиндосы, их холуй Горбачёв и алкаш Ельцин. Налицо явное непонимание того, что просто так сильное и могучее государство не развалится, каким бы ни было давление извне. И ладно бы такие мысли высказывали одни старики, для которых, ясно дело, и солнце раньше ярче светило, и трава зеленее была, и член стоял. Но я наталкиваюсь на немалое количество молодёжи, которая пытается доказывать то же самое. И – о ужас – даже приводит аргументы, выдирая из контекста цифры валового производства алюминия и чугуна как непоколебимые доказательства своей правоты. В термальном случае эти люди даже взывают к хтоническим силам в виде Старикова и прочих, пытаясь подтвердить свою позицию выдержками из их «авторитетной» литературы. Спорил я как-то с таким господином – было ощущение, словно разговаривал с иеговистом. Всё это было бы смешно, если б не было так грустно. Если у людей в мозгах утверждается мысль, что какая-то схема успешно работала и приносила профит, они начинают возвращаться к ней, пытаются её воспроизвести. Однако проделывать такое с советской экономикой – всё равно что выкопать полуразложившийся труп и пытаться его реанимировать. Зато весьма рельефно вырисовывалась довольно нелицеприятная картина того, что советская экономика, по сути, была тучным, с трудом передвигающимся инвалидом на костылях, растянувшимся по полу сразу же, как только один из костылей подломился. Более того, крах её был практически с самого начала неизбежен. В этом цикле я попытаюсь на пальцах объяснить, почему это так.
Однако для того, чтобы лучше донести свою мысль, сперва надо прояснить несколько моментов и избавить читателей от ряда заблуждений, которым, как показывает практика, они могут быть подвержены.
Самое важное уяснить для себя, что такое экономика. В широком смысле это - хозяйственная деятельность человеческого сообщества вне зависимости от его размеров. «Экономикой» в равной степени можно назвать производство, распределение благ внутри государства или в рамках отдельной семьи. С этой точки зрения используемый в СССР термин «народное хозяйство» предельно точен и корректен.
Поскольку субъектом хозяйствования выступает человек, то его природа как существа биологического и социального накладывает на экономику неизгладимый отпечаток. В некотором смысле, она является производной от нашей с вами психологии. Именно из-за этой особенности возникает фундаментальное экономическое противоречие – ограниченность ресурсов при безграничности потребностей. Сорян, ребята, но мы так устроены: сколько ни дай, всегда захочется больше и лучше. Вокруг этой благой истины даже целая мировая религия сложилась. И если отдельные люди могут вести себя иначе – знаем же мы аскетов – то общество в целом статистически не выходит за пределы прогнозируемых схем поведения.
Фундаментальное экономическое противоречие приводит к тому, что человек, ведущий хозяйство, понимая, что не может разорваться и сделать всё сразу, стремится выстроить свою деятельность таким образом, чтобы добиться удовлетворения наибольшего количества своих потребностей при наименьших затратах усилий. Так появляются основные вопросы, ответ на которые ищет экономика: что производить, для кого, как и в каком количестве. И тут совершенно не важен масштаб, в рамках которого осуществляется поиск ответов ни них. Когда негритята с острова Чунга-Чанга принимают решение, будут они сегодня собирать - кокосы или бананы – это экономика не в меньшей степени, чем решение о начале индустриализации.
Вы уже могли догадаться, что эффективность экономики характеризуется в первую, вторую и десятую очередь тем, насколько оптимально распределены имеющиеся ресурсы и насколько полно хозяйственная деятельность способна удовлетворить потребности хозяйствующего субъекта. Именно это, а не простые валовые показатели, являются настоящим критерием экономической эффективности. Если на острове Чунга-Чанга собрали десять кокосов, но при этом за счёт калорийности пара кокосов и восемь бананов могли лучше насытить негритят – принятое ими решение нельзя назвать оптимальным и эффективным.
Итак, что мы имеем в сумме? Экономика это то же самое, что хозяйственная деятельность человеческого сообщества, которая решает задачу максимального удовлетворения потребностей за счёт оптимального распределения ресурсов. Специфика экономических связей складывается из специфики человеческой психологии, так же, собственно, как и другие социальные отношения.
Отсюда следует очень важный вывод, который, я считаю, должен усвоить каждый: плановая и рыночная экономика – это не какие-то существа из параллельных миров, живущие по различным принципам и никак друг с другом не пересекающиеся. Это термины, абстракции, описывающие разные наборы инструментов для воздействия государства на экономику, которая, вне зависимости от времени и страны, приводится в движение всё теми же психологическими особенностями человека. Плановая экономика предполагает наличие большего числа прямых, директивных методов воздействия, она планирует до мелочей всё на макро и микроуровне. Рыночная отдаёт предпочтение косвенным инструментам, а на микроуровне делегирует хозяйствующим субъектам право самостоятельно отвечать на основные вопросы экономики.
Кстати, термины «правый» и «левый» в отношении идеологии вовсе не означают, что левые автоматически будут за план, а правые за рынок. Почему-то многие этого не понимают. Ключевое расхождение между правыми и левыми – в трактовке понятия «справедливость». Для правых справедливым считается признание того, что люди не равны по своим способностям, талантам, происхождению, и потому каждый добивается в жизни того, чего достоин. Наличие богатых и бедных – это справедливо, поскольку кто как работал, тот так и заработал. Для левых справедливость состоит в равенстве людей вне зависимости от их способностей и происхождения. Если ты талантлив и способен заработать миллион – поделись с тем, кого природа не одарила гениальностью или золотыми руками. В своём крайнем проявлении левые ратуют за абсолютное равенство во всём и принцип «от каждого по способностям – каждому по потребностям» Так мы получаем коммунистические идеологи. Крайне правые исходят из элитаристских взглядов – раньше говорили о сословном превосходстве благородных аристократов, позднее о национальном или расовом превосходстве. Умеренные носители правых и левых идей, напротив, довольно сильно сближаются друг с другом по ряду вопросов. Потому, скажем, некоторые отрицают причастность социал-демократов к левому движению.
В экономическом отношении правые и левые политические партии отличаются тем, что ставят для государства разные цели. Для правых главным является обеспечение стартовых условий, которые помогли бы каждому занять полагающееся ему место в мире; а для социалистов – обеспечение конечного равенства. Нацисты, считая немцев сверхлюдьми, ликвидировали препятствия на пути к раскрытию потенциала арийской расы – всяких унтерменшей и недогосударства. Коммунисты ликвидировали буржуев и кулаков как класс. Выбор плана или рынка для политической партии любого толка – вопрос сугубо утилитарный, решаемый исходя из того, как лучше можно будет добиться поставленных задач. Гитлер, будучи крайнеправым, тем не менее широко использовал директивные методы управления экономикой, по сути, получив экономику смешанного типа. Социал-демократическая рабочая партия Швеции, правящая страной большую часть ХХ века, использует в основном рыночный инструментарий. Анархокапитализм успешно сочетает леворадикальную идею с рыночной экономикой – чем вызывает бугурт у других анархистов.
Подведём итоги: «рынок» и «план» - это не разные типы экономик, это разные подходы к управлению экономикой. Левые и правые политические силы могут брать на вооружение любой из них, в зависимости от того, что им больше нравится. Запомнили? Отлично, теперь можно приступать к главному блюду.
С некоторой степенью условности в истории советской экономики можно выделить четыре основных периода.
1.Военный коммунизм
2. НЭП
3. «Сталинская» экономика, прямым продолжением которой, несмотря на ограниченные реформы, было народное хозяйство последующих десятилетий
4. Перестроечная экономика.
Можно, конечно, выделить несколько подпунктов в третьем разделе, однако пока что я предлагаю именно такое деление по причине того, что в каждом из этих периодов мы наблюдаем разное отношение в частной собственности и несколько разный инструментарий вмешательства государства в экономику.
Первой пробой пера в деле управления хозяйством страны для только захвативших власть большевиков стал военный коммунизм, который, как надеялись красные, станет основой для создания коммунизма мирного. Это была система, где централизованное планирование было возведено в абсолют даже по сравнению с командно-административной экономикой последующих лет. Тотальная национализация всего и вся, принудительная трудовая повинность, «продовольственная диктатура», карточная система – вот это всё. Не удивительно, что в ней всплыли и все недостатки плана. Он хорош, если надо быстро и в больших объёмах перебрасывать ресурсы на реализацию того или иного проекта. Для военного коммунизма этим проектом была Красная армия, снабжение которой всем необходимым для ведения успешных боевых действий было поставлено во главу угла.
С этим справились.
Провалились в другом. Жесткая распределительная система и уравниловка разорвали зависимость между интенсивностью труда и его результатом лично для тебя. А человеку, как я уже говорил, свойственно стремление распределять ресурсы таким образом, чтобы получать максимальную выгоду при минимальных затратах. В данном случае ресурсом были твои физические силы. Коль скоро хоть убиваясь вусмерть, хоть халтуря ты получишь одинаково – то смысл работать на износ? Пока шли активные боевые действия это соображение ещё уравновешивалось осознанием того, что ты трудишься на фронт, для победы. Но уже в 1920 году, когда стало очевидным, что подавление последних очагов белого движения всего лишь вопрос времени, производительность рухнула ниже плинтуса. Добавьте к этому то, что в ходе войны были разрушены многие предприятия и погибло большое число опытных, квалифицированных рабочих – и вы получите просто катастрофическую картину в промышленности. Её валовая продукция к концу 1920 г. составляла лишь 14,6% от уровня 1913 г. Производство чугуна фиксировалось на уровне 2% от довоенного, продукции металлообработки - 7%.
С сельским хозяйством ситуация была едва ли лучшей. Продразвёрстка, которая сдирала с крестьян плановые показатели вместе со шкурой, не считаясь с тем, сколько зерна оставалось на руках, выжимала сельское хозяйство досуха. Уравниловка в сборе зерна приводила к чудовищным перекосам ситуации с продовольствием в разных губерниях – можно вспомнить хрестоматийный пример, когда Троцкий, совершая поездку по Уралу, обнаружил, что в одной губернии люди питались овсом, а в соседней зерно скармливали лошадям. И обменяться излишками не могли, поскольку распределение всего и вся шло только через центр. Никакого официального подобия рынка, даже бартерного, не допускалось. Опять же, пока шла война, крестьяне худо-бедно соглашались затянуть пояса потуже. Но когда белых не стало, а продразвёрстка осталась – начались волнения. По всей стране вспыхивали бунты, крупнейшим из которых стало восстание в Тамбовской губернии под предводительством эсера Антонова, за которым пошли 50 тысяч человек.
Полным провалом закончилась идея создания трудовых армий, в которых вместо винтовок солдаты должны были брать лопаты и ударными темпами работать на благо общества. Оказалось, что бойцы, ещё вчера готовые пойти в штыковую на пулемёты, отказывались работать по приказу. Эффективность трудовых армий была столь низка, а дезертирство из них настолько обширно, что центральное правительство распустило их от греха подальше.
Вишенкой на тортике можно назвать чудовищное разрастание бюрократии – неизбежную болезнь плановой экономики, которая сталкивается с необходимостью вручную учитывать и просчитывать десятки тысяч переменных, заменяя собой рыночные механизмы. Плановые отделы, расчётные бюро и прочие конторы расплодили бюрократов хуже, чем в кошмарном сне «кровавого царизма».
В итоге большевики вынуждены были признать, что мечта о переходе из капитализма в коммунизм одним скачком оказалась утопичной. И то, надо сказать, признали это не все – Ленину стоило трудов продавить на Х партийном съезде идею перехода к НЭПу. Фиаско военного коммунизма, казалось, было налицо, но при этом находились упоротые товарищи, сваливавшие всю вину на классовых врагов и самое обсуждение идеи вернуть рынок в страну считавшие предательством революционных идеалов. Возможно, лишь то, что съезд проходил параллельно событиям Кронштадтского восстания и других крупных выступлений, позволило сторонникам НЭПа одержать верх. Об этом поговорим в следующей части цикла.