Каков риск новых «Чернобылей»?
Т. Васюк, 15 лет. Полтава
Отвечает Куркин Б. А., кандидат юридических наук, доцент Высшей юридической заочной школы МВД СССР
Безопасность самой АЭС — это безопасность лишь одной части всего механизма ядерно-энергетического хозяйства, включающего в себя промежуточные хранилища радиоактивных отходов, их транспортировку, безопасность «могильников», радиоактивных шлаков и предприятий по переработке ядерного топлива.
К катастрофе может привести авария в любом из звеньев ядерно-энергетического хозяйства, как это было в 1957 году под Челябинском. В связи с этим возникает вопрос, насколько вероятна авария на объектах ядерной энергетики, авария, могущая иметь самые чудовищные последствия?
Еще 10—15 лет назад вероятность аварий на АЭС оценивалась американскими конструкторами в миллиардную долю, и их считали попросту невозможными. Однако надежность такого рода оценок была в корне поколеблена аварией, происшедшей на одной из крупнейших АЭС в мире — Брауне Ферри в Калифорнии — еще в 1975 году.
Практика показывает, что математические методы расчетов вероятности такого рода происшествий не применимы, поскольку не могут быть учтены вероятности того, что происходит из-за ошибок в поведении людей.
Надо сказать, что и чернобыльская трагедия явилась для специалистов в области ядерной энергетики полной неожиданностью.
Увы, приходится констатировать, что даже самые невероятные с точки зрения теории события имеют все же вероятность произойти, ибо «нулевой риск возможен лишь в системах, лишенных запасенной энергии, химически или биологически активных компонентов».
В настоящее время представители наших атомных ведомств заверяют, что после чернобыльской аварии предприняты серьезные меры по повышению безопасности наших АЭС. Так, на встрече М. С. Горбачева с работниками Чернобыльской АЭС, фрагменты которой были показаны но ЦТ 23 февраля 1989 года, академик Велихов заверил нашего руководителя, а заодно и зрителей программы «Время», что безопасность советских АЭС «возросла на три порядка», то есть минимум в тысячу раз!
Непонятно только, на основании каких экспериментальных данных пришел академик Велихов к подобному выводу. Ведь для того, чтобы сделать столь смелое и ответственное заявление, необходимо сначала построить достаточно большое количество абсолютно аналогичных АЭС, подобрать для работы на них аналогичный по всем параметрам (профессиональным, психофизиологическим и т. д.) персонал, достаточно длительное время эксплуатировать АЭС и изучить статистику аварий за этот период. И если количество аварий на вновь построенных или модернизированных АЭС действительно уменьшилось на три порядка, то только тогда и можно было бы ответственно говорить о том, что безопасность наших АЭС возросла в тысячу раз.
Иными словами, заключение о возрастании надежности изделия может считаться научным лишь на основании опыта его эксплуатации, а не теоретически.
Очевидно, убежденность академика Велихова базируется на некоем мистическом озарении. Несомненно, что способ, благодаря которому вице-президент АН СССР пришел к своему выводу, нельзя никоим образом признать научным. Впрочем, даже если мы повысим надежность АЭС не на три, а на десять и более порядков, мы все равно не избавимся от угрозы ядерной катастрофы.
Однако оптимизм академика, директора Института атомной энергии имени И. В. Курчатова Велихова разделяют не все. Его заместители, академик Н. Н. Пономарев-Степной и доктор физико-математических наук А. Ю. Гагаринский утверждают, что при нынешнем уровне эксплуатации и строительства советских АЭС риск новой ядерной катастрофы весьма велик. * Нам явно не хватает квалифицированных операторов, год от года ухудшается подготовка специалистов в области атомной энергетики. Крайне остро ощущается нехватка соответствующих тренажеров, низка трудовая дисциплина. Сплошь и рядом операторы АЭС, с тем чтобы не останавливать реактор и не срывать плановых заданий, отключают защитные системы реакторов. И все это уже после Чернобыля.
Кроме того, аварии на наших ядерно-энергетических объектах до сих пор скрываются не только от общественности, но даже и от работников АЭС. Спрашивается, как можно в таких условиях анализировать ошибки оперативного персонала, дабы не допускать их впредь?
В этой связи многие специалисты считают, что при нынешнем уровне технологии, организованности и дисциплины мы просто не можем позволить себе роскошь иметь ядерную энергетику.
Решена ли в СССР проблема радиоактивных отходов? Увы, никто в мире не знает, где и как хранить радиоактивные отходы с высокой удельной активностью. Разрабатываются самые экзотические проекты удаления РАО, в частности, выброс их на Солнце, ибо безопасное хранение их в течение миллионов лет попросту невозможно. Остается лишь гадать, в какую умопомрачительную сумму это нам обойдется. Однако что будет, если ракета с контейнером РАО потерпит аварию?
Серьезность ситуации в ядерной энергетике усугубляется еще и тем, что наша страна мало-помалу превращается в хранилище РАО стран — членов СЭВ, Финляндии, а возможно, и иных западных стран. Кроме того, мы строим АЭС на Кубе, будем строить АЭС в Индии и соответственно принимать РАО с этих АЭС. Кстати, мы — единственная страна, которая принимает у себя РАО из-за рубежа. Мы экспортируем в страны — члены СЭВ, Австрию и Финляндию электроэнергию, вырабатываемую на наших АЭС, оставляя себе РАО.
Планируется экспорт нашей атомной электроэнергии в КНР и КНДР. Кроме того, мы купили в ФРГ высокотемпературный реактор (ВТГР), по отзывам советских и зарубежных специалистов — очень неудачный. Этот опасный реактор предполагается построить в Димитровграде Ульяновской области. Однако технологии переработки его топливых отходов до сих пор нет, и неизвестно, когда она будет создана.
Неясно, например, как поведут себя геологические формации, в которые предполагается захоранивать РАО. Эти формации должны отвечать требованиям высокой сейсмостойкости, водонепроницаемости и так далее. Советские специалисты указывают по крайней мере на дюжину условий, которым должен отвечать грунт. Причем все эти условия, как это ни прискорбно, главные!
При этом никогда нельзя быть уверенным в том, точнее, знать то, какие из этих формаций могут пригодиться в будущем для иного полезного использования, не связанного с хранением РАО. До сих мы губим наши артезианские колодцы, закачивая в них жидкие РАО.
Короче, все технологии обработки и хранения РАО условны и сомнительны. И нет никаких гарантий, что когда-нибудь эта проблема будет решена. Кстати, нигде в мире захоронение высокоактивных РАО еще не осуществляется. Имеется лишь опыт временного их хранения.
О нерешенности проблем надежного хранения и захоронения РАО свидетельствуют и выводы комиссии Президиума АН СССР, работавшей в январе 1989 года, куда входили, в частности, академики Б. Н. Ласкорин и В. И. Субботин, член-корреспондент А. С. Никифоров, профессор Г. Н. Яковлев — ведущие специалисты в данной области.
Оспаривать тезис о нерешенности проблем РАО, как это делают, например, В. К Сухоручкин или Б. А. Семенов, это все равно что оспаривать таблицу умножения. Неясно, на кого рассчитана такая грубая дезинформация: на полную ли безграмотность нашего народа или на его полное безгласие?
Сюда же можно отнести и проблему демонтажа самой АЭС, а также предприятий по производству и переработке ядерного топлива. Ибо они после определенного срока также представляют собой «ядерные отходы».
Следует подчеркнуть, что концепция демонтажа АЭС в нашей стране находится еще только на стадии разработки, а уже остановлены первый и второй блоки Бело-ярской АЭС, первый блок Нововоронежской АЭС и Ро-венской АЭС. Остановлен для переборки «распухшей» графитовой кладки и первый блок Ленинградской АЭС. Судьба их весьма неопределенна: денег на их демонтаж «чернобыльские» ведомства не отпускают.
Нам предстоят гигантские расходы на демонтаж АЭС и вечное хранение и захоронение РАО, не говоря уже о необходимости вкладывать баснословные суммы в строительство новых АЭС. Так, за последние 15 лет стоимость так называемого послереакторного цикла, включающего в себя удаление из реактора отработавшего топлива, его транспортировку, химобработку и хранение, увеличилась в десятки раз. Однако отходы с АЭС стран—членов СЭВ и Финляндии мы принимаем бесплатно.
Кроме того, при транспортировке отработавшего топлива постоянно присутствует риск катастрофы, особенно если учесть, что транспортироваться оно будет по железным дорогам за тысячи километров.
Нужны ли нам АЭС? Быть или не быть ядерной энергетике, должен решать народ, выслушав, разумеется, компетентных специалистов. Только народ, а не ведомства вправе определять степень приемлемого для себя риска, стиля и качества жизни. В этой связи наше общество должно выяснить свои реальные энергопотребности.
Итак, сколько энергии нам в действительности нужно? Увы, мы этого не знаем и, учитывая существующую организацию нашей социально-экономической жизни, не можем узнать в принципе.
Мы производим продукцию по затратному принципу, причем вовсе не ту, которая нужна человеку, а ту, которая нужна ведомствам, тем самым у нас гипертрофировано производство средств производства. Но при таком положении вещей нам не будет хватать энергии никогда.
Когда же представители Института энергетических исследований АН СССР, составляя «планы» энергетического развития страны, а также представители ИАЭ имени И.В.Курчатова говорят, что «без АЭС нам не обойтись», следует иметь в виду, что они планируют развитие энергетических мощностей, имея на руках директивы Госплана, которые, в сущности, верстаются на основании требований тех же самых ведомств, причем под допотопные, а не прогрессивные технологии, иными словами, наши ученые-энергетики лишь научно обслуживают ведомственные интересы, теоретически обосновывают и обеспечивают губительный для нашего общества и государства ресурсо- и энергозатратный механизм. В настоящее же время спрашивать о том, сколько энергии нам нужно, — значит уподобляться тому герою одного из чаплинских фильмов, который спрашивал: «Вы не скажете, на какой остановке мне сходить, я забыл, как называется моя улица?»
Действительно, можно ли толком знать, каковы будут энергоаппетиты печально знаменитого Минводхоза, Минтяжмаша или того же Минатомэнерго? Мы должны наконец понять, что нужна не Энергетическая программа, а программа повышения благосостояния народа.
Вопрос стоит так: или экстенсивное наращивание энергетических, в том числе и ядерно-энергетических мощностей, имеющее следствием разрушение природной среды, или же эффективное использование уже имеющихся мощностей, резкое уменьшение энергозатрат благодаря сокращению производства средств производства, а также переходу на новые технологии. Увы, наши энергетические ведомства стоят за экстенсивный путь развития энергетики. А резервы энергосбережения огромны. Стране необходимо срочное внедрение газо- и парогазо-турбинных установок с высоким (500% и более) КПД, использование ветряных и солнечных энергоустановок, строительство дешевых бесплотинных модульных ГЭС, а также строительство ТЭС с принципиально новой технологией сжигания топлива. В ФРГ, Японии уже действуют ТЭС на угле, которые по чистоте, равно как и по составу выбросов, являются экологически чистыми. Разработаны такие ТЭС и у нас, однако ведомствам невыгодно внедрять новую технику в жизнь.
Следует помнить, что в настоящее время на наших АЭС производится около 12 процентов всей производимой в стране электроэнергии. Колоссальные потери электроэнергии возникают из-за нашей неразумной социально-экономической организации, имеющей своим следствием энергорасточительство — ядерную энергетику.
Ядерную энергетику, точнее, затраты, связанные с ее существованием, по остроумному замечанию профессора Ю. И. Корякина, можно квалифицировать как экономическое наказание для страны, неспособной организовать энергосберегающую технологическую политику, в качестве меры вынужденно-принудительного ядерно-энергетического «осчастливливания» нашего народа. Не случайно ряд представителей наших атомных ведомств выступают с идеей «замораживания» на 15—20 лет строительства АЭС, до тех пор, пока не будут созданы новые, более безопасные реакторы нового поколения и не будет решена проблема хранения РАО. Последствия ядерной энергетики, по расчетам американских ученых, окажут влияние даже на седьмое поколение людей.