Сказание о Кие: реконструкция древнейшей русской поэзии

В первой части мы выяснили, что в Новгородской первой летописи сохранилось сказание об основании Киева с признаками поэтического произведения, которое знал летописец Ярослава Мудрого в 1030-х годах. Сам летописец датировал существование данного сказания о Кие, Щеке и Хориве серединой IX века.

Является ли это сказание древнейшей русской поэзией?

Скульптурная композиция, посвящённая основателям Киева.

Первоисточники

Сначала обратимся к оригиналам древнерусских текстов, так как поэзия сказания сохранилась в неявном виде, и мы прибегнем к реконструкции. Чтобы магия поэзии была безупречной, весь процесс реконструкции должен быть прозрачным, насколько это позволяет пост в блоге.

Пересказ сказания с его продолжением в виде легенды о хазарской дани содержится в летописной статье о прибытии около 860 года к Киеву варяжских князей Аскольда и Дира :

«Была суть три братья — Кий, Щекъ, Хоривъ, иже сдѣлаша городъ сий, и изъгыбоша, а мы сѣдимъ род ихъ, и платимы дань козаром».

В Устюжской летописи, которая сохранила ранние чтения новгородского летописания (в Новгородской первой летописи эти слова не сохранились), начало выглядит иначе - "были у нас зде три браты" - а заканчивается фраза о братьях ещё добавлением имени сестры: "да сестра их Лыбедь".

Текст сказания за редким исключением лучше сохранился в "Повести временных лет":

«Поляномъ же живущиим о собѣ и владѣющимъ роды своими, яже и до сея братья бяху поляне, и живяху кождо съ родом своимъ на своихъ мѣстехъ, володѣюще кождо родомъ своимъ. И быша 3 брата: а единому имя Кий, а другому Щекъ, а третьему Хоривъ, и сестра ихъ Лыбѣдь. И сѣдяше Кий на горѣ, кдѣ нынѣ увозъ Боричевъ, а Щекъ сѣдяше на горѣ, кдѣ нынѣ зовется Щековица, а Хоривъ на третьей горѣ, отнюду же прозвася Хоривица. Створиша городокъ во имя брата ихъ старѣйшаго (во имѧ брата своєго старѣишаго - Лаврентьевская летопись) и наркоша и́ (имѧ єму - Лаврентьевская летопись) Киевъ. И бяше около города лѣсъ и боръ великъ, и бяху ловяще звѣрь, бяхуть бо мудрѣ и смыслени, и нарицахуся поляне, от нихъ же суть поляне — кияне и до сего дни».

В Новгородской первой летописи есть важные первоначальные чтения в конце этого текста, а также добавление про языческие верования братьев:

«И сѣдяше Кыи на горѣ, идѣже нынѣ увоз Боричевъ, и бѣ с родомъ своимъ; а братъ его Щекъ на друзии горѣ, от него же прозвася Щековица; а третии Хоривъ, от него же прозвася Хоривица. И сотвориша градокъ, во имя брата своего старѣишаго и наркоша имя Кыевъ. И бяше около их лѣсъ и боръ великъ, и бяху ловища звѣрие. И бѣша мужи мудри и смысленѣ, нарѣчахуся Поляне, и до сего дне от них же суть кыянѣ. бяху же поганѣ, жруще озером и кладязем и рощениемъ, якоже прочии погани».

Сравнивая параллельный текст «Повесть временных лет» и Новгородской первой летописи, на основе, в первую очередь, новгородского текста можно предложить реконструкцию сказания, очень чётко укладывающегося в пятистишия.

Реконструкция поэтического текста

Порядок пятистиший, видимо, был нарушен уже в первоначальном тексте летописи под задачи исторического повествования. Мы расставим их в соответствии с началом пересказа легенды киевлянами в 860 году, а также в последовательности изложения армянской легенды. Итак начало сказания:

Мы видим монотонный повторяющийся ритм, заданный сочетанием "б", "д", "др" и "тр", повторением элемента "ому". Интересные межстрочные аллитерации: "имя Кий" - "другому Щекъ" и "Хоривъ" - "ихъ". Самым же интересным созвучием-перекличкой является аллитерация "была зде три" - "сестра ихъ Лыбедь". Оно оправдывает наш выбор для реконструкции прямой речи киевлян 860 года.

Последнее созвучие ещё открывает для нас тайну полянского звучания имени Лыбеди. Слово "зде" подсвечивает для нас звенящий звук "д" в имени сестры основателей города. Как в польском слове "лодзь" (лодь, ладья, лодка), в имени Лыбеди была звенящая "д" - Лыбедзь. Аналогичную аллитерацию мы встречаем в другом месте "Повести временных лет" во фразе "не бяше лзѣ коня напоити на Лыбед[з]и".

Идём далее. Второе пятистишие - со значительными утратами. Мы, исключили из летописного текста комментарии о соотнесении мест проживания братьев с названиями гор и улиц, Возможно в четвёртой строчке повторялось "а третий Хоривъ".

Третьим пятистишием, в соответствии с армянской легендой, мы поставили зачин сказания из летописи про раздельное проживание родов.

Мы видим тот же монотонный ритм, повторы и гугнение. В первом пятистишии мы видим классическое гугнение - "единому имя". Во втором пятистишии повторяется слово "гора" с южнорусским фрикативным "г", так что в каждой строчке повторяется фуга "хо": "горѣ" - "его" - "горѣ" - "Хоривъ" - "горѣ". В третьем пятистишии повторяются "свои" и "кождо".

Во втором пятистишии повторяется приём межстрочного созвучия, отмеченный в первом стихе: аллитерация "седяше Кии" - "Щекъ". Учитывая данный случай, можно сказать, что это приём составного имяславия, отмечаемый нами в ряде памятников, включая песнь о вещем Олеге, "Слово о полку Игореве", произведения летописца Ярослава, жреца воронов Якова Ноги и молитву "Отче наш".

В третьем пятистишии появляется внутристрочная аллитерация. Она в сказании редка и ограничивается отдельными звуками: «была брата», «третьему Хоривъ», «третьеи горѣ» и «друзии горѣ». В третьем пятистишии мы видим аллитерацию внутри каждой строчки: «живяху кождо», «съ родом своимъ», "на своихъ мѣстехъ", "володѣюще кождо", "родомъ своимъ".

Далее следует уже знакомое нам пятистишие, которое мы разобрали в прошлом очерке. Здесь лишь отметим комплексную межстрочную аллитерацию, выделенную сиреневым цветом.

Обратите внимание: Небеса полыхнули адом. Союзники смели Дрезден с лица земли в феврале 1945 г. Бомбежка глазами русской девушки: как ворота в ад.

По типу она аналогична аллитерации, обнаруженной в первом пятистишии в связи с именем Лыбеди.

Такая последовательность пятистиший не только логична, она подкрепляется ещё и перетеканием элементов созвучия из одного пятистишья в следующее.

Например к имени «Лыбѣдь» из первого пятистишья прикрепляется слово «сѣдяше» из второго. Сочетание «сѣдяше Кий» из второго пятистишья переливается в третьем в «володѣюще кождо». А оно в свою очередь выливается в четвёртом пятистишье в ряд «оло», «вели», «лови».

Вопрос о язычестве Кия

Чтобы восстановить ещё два пятистишия нужно понять, как они выглядели.

Реконструкция алтаря языческого капища в центре города Кия.

Пятистишие о язычестве Кия очень сильно повреждено христианским летописцем. В Новгородской летописи эта часть текста звучит так: "Бяху же поганѣ: жруще озерам и кладязем, и рощениям, якоже прочии погани".

В «Повести временных лет» есть поправка - вместо озёр язычники поклоняются рекам: «И по дьяволю научению ови рощением и кладязямъ жряху и рѣкам, и не познаша Бога».

В Устюжской летописи испорчен, похоже, новгородский вариант: «Бяху же погани, жряху идолом в колодезях и ко злом прельщении, яко ж и прочи погании». У польских историков близко к новгородскому варианту: «Следуя языческому заблуждению, они почитали топи, озёра, источники, воды как богов» (Ян Длугош).

Ясно, что слов «погани» в языческом тексте не было, поэтому от имеющегося текста мы можем оставить только слова, начинающиеся со слова «жряху» (а не «жруще» как в НПЛ). А далее может быть два варианта: новгородский – «озерам и кладязем, и рощениям» и киевский – «рощением и кладязямъ, и рѣкам».

Логично, что новгородский летописец пишет о поклонении озёрам, так как озеро Ильмень было священным для словен и финно-угорских племён. Для киевлян более логично было поклонение рекам. Так как "озёра" в изначальном варианте были "реками", то новгородец мог читать в своём источнике «жряху рѣкам и кладязем, и рощениям». Попробуем подставить к предыдущему пятистишию:

Из двух вариантов с точки зрения поэтики наиболее предпочтителен киевский вариант последовательности. При этом до трёх строчек пятистишия утрачено безвозвратно.

Возможно, речь в утраченной части шла о «храме» или «горе», так как есть созвучие в строчке «жряху рощением». Возможно также, что говорилось в ней и о приношении «треб» богам, о чём многократно применительно к киевскому храму говорится в летописи (клали требы – «богам требу кладут и творят» созвучно с «кладязям»).

Возможно также, что в этом пятистишии было упоминание «богов», которые в пересказе летописцев обозначены как «идолы» и «бесы». В НПЛ есть ещё ссылка на первоисточник: «Жряху бѣсомъ на горах» (в ПВЛ - "и не познаша Бога").

Из имён киевского пантеона богов князя Владимира (983 год) созвучными контексту будут "великий" бог Хорс и богиня Мокошь.

Зашифрованное имя Хорса (Хоръса) читается в строчке «жряху рощением». Если бы мы ранее не выявили схожих составных созвучий в сказании и других текстах X века, в это было бы трудно поверить. Мы, действительно, имеем дело с языческим текстом.

Основание Киева

Последнее пятистишие посвящено основанию города и также идёт не в порядке летописного сказания. Оно вклинивается в летописи между 3 и 4 нашими пятистишиями. А в «Повести временных лет» для логической связки говорится, что лес был не на месте будущего города возле мест, где жили братья порознь, а был он около уже основанного ими города. Это в корне неверно.

То, что отрывок об основании города шёл за отрывком про язычество, говорят созвучия «кладязямъ» – «имѧ», «рѣкам» – «нарекоша», «рощением» – «створиша» и «старѣишаго».

В этом последнем пятистишии мы видим составные перекликающиеся созвучия "градокъ во имя" - "своего" - "Киевъ". При этом "г" ранее звучавшая с придыханием, в данной части рифмуется с "к", то есть звучит как севернорусская взрывная "г".

Такой эффект может свидетельствовать о нескольких пластах сказания, написанных разными авторами. При этом авторы первого и последнего пятистиший пишут в единой стилистике и даже используют одинаковое гугнение "имя ему"/"единому имя".

Кто же автор сказания о Кие?

У народных сказаний нет авторов. Но стихи не складываются случайно, поэтому, как правило, являются плодом индивидуального творчества. Поэтому народная поэзия - это результат соединения многих индивидуальных усилий, которым всё же можно дать имя.

При исследовании текста сказания, нам показалось интересным созвучие в отстоящих друг от друга двух строчках сказания:

"сѣдяше Кии на горѣ"

"володѣюще кождо"

Пытаясь понять, почему автор повторяет одно и то же созвучие, можно прийти к выводу о том, что это тоже имяславие, в котором зашифровано имя Дяшек/Деющек. Это имя или прозвище - Дяшек - означает «кровельщик» (дяшить/дашить – крыть крышу, украинское «дошка» – доска).

В X-XI веках упоминаются подобные русские имена – Малкъ, Ляшко, Варяжко, Вятко. Все они есть в летописи. Но ещё более близкие по форме образования - польское имя Мешко/Мешек и русское Ежко/Ежек.

В двух строчках имя Дяшека связано с Кием и с Щеком. Связаны эти персонажи и по роду деятельности: Дяшек - строитель, как Кий, Щек и Хорив.

Если автор зашифровал в сказании своё имя, то это позволит нам отнести его произведение к полянской поэзии древнерусского периода. Дело в том, что плотницкое мастерство считалось у русов низким занятием. Святослав, например, противопоставлял свою дружину как "мужей крови" ремесленникам. А киевляне дразнят новгородцев "плотниками" перед Любечской битвой 1016 года.

Дяшек явно киевлянин, но не русич, а полянин.

Кроме того, плотницкая профессия Дяшека может быть метафорой умения ровно укладывать слова в поэтические строчи. Аллюзии на плотницкое дело имеются в "Слове о полку Игореве" и "Молении Даниила заточника".

Когда написано сказание о Кие?

Имя или прозвище Дяшека говорит нам о связи его носителя со строительством Киева, которое происходило при русах, начиная с 860 года, в 880-х годах, при Олеге на Щековице, а также в более позднее время, включая периоды правления Владимира Святого и Ярослава Мудрого.

Летописец Ярослава Мудрого мог знать о Дяшике, так как приведённый случай с оскорблением новгородцев-плотников содержатся как раз в его летописи и показан в качестве широко распространённого в его время мнения о плотницком деле.

Однако Дяшек должен был жить в языческой Руси, то есть задолго до православного летописца Ярослава. Сам летописец датировал сказание IX веком. Но тут надо отметить связь сказания о Кие с легендой о хазарской дани и ориентацию этой легенды на факт владения русскими князьями хазарскими землями.

Фактом это стало только после походов Святослава около 968 года. Да и поход князя на Дунай вполне сопоставим со сказанием о походе Кия, записанном в летописи во второй половине XI века. Так что сказание о Кие в том виде, в каком его знал летописец Ярослава, сложилось между 968-989 годами.

Летописец Ярослава знал сказание о Кие в составе более обширного повествования о киевской истории, сложившегося в период правления Святослава и Владимира, то есть когда работали учителя летописца Ярослава.

Это не исключает более раннюю датировку жизни Дяшека. Тем более, что мы отметили два пласта поэтики сказания. Если бы Дяшек был учителем летописца Ярослава, то он бы не относил время бытования сказания к 860 году. Значит Дяшек жил раньше - в первой половине X века.

Сказание о Кие, которое мы восстановили, является коротким и неполным пересказом изначальной легенды об основании храма и города, сложившейся в VIII-IX веках. Этот пересказ возник для объяснения истории города прибывавшим с севера русам, возможно, при дворе князя.

Скорее всего появление сказания Дяшека можно датировать временем правления Игоря Старого. Это подтверждается схожестью имяславия в сказании о Кие и в клятве Игоря 945 года.

Мы также можем предположить, что посредником между поколениями киевских песнотворцев первой и второй половины X века был купец Борич, упомянутый в договоре 945 года, а также в летописи в привязке к древнейшей улице города - Боричеву взвозу, где, по данным летописи, как раз и проживал изначально Кий.

Здесь же был построен и каменный терем княгини Ольги, который потом достался Святославу и его сыновьям Ярополку и Владимиру. И именно здесь будет центр песнотворчества второй половины X века.

Дяшек же мог жить в период строительства крепости Олега и Игоря на Щековице, когда в Киеве процветал рынок судов, строившихся местным населением. Более раннюю датировку его творчества мы дать не можем ввиду отсутствия надёжных данных.

Таким образом, сказание о Кие можно назвать старейшей древнерусской поэзией киевской (полянской) школы песнотворцев. С её наследием мы ещё познакомимся по тексту "Слова о полку Игореве".

Оставайтесь в разделе.

#древняя русь #история россии #история украины #славяне #славянское язычество

Еще по теме здесь: История.

Источник: Сказание о Кие: реконструкция древнейшей русской поэзии.