Мы ехали быстро. Когда мы проезжали большую деревню, большинство жителей вышли на улицу, по которой нас везли. Женщины и дети пытались накормить заключенных, но охранники не разрешали этого и угрожали им оружием. Тогда жители начали бросать еду прямо в колонну. Но это уже плохо. Из-за каждого куска создавалась давка, а потом и драка. В конце концов выяснилось, что кусок хлеба во время драки перетерся и наступил на снег и землю. В лучшем случае они шли к тем, кто имел превосходство в силе и дерзости. Если сейчас разорвут кусок хлеба, что будет? Ведь никто еще по-настоящему не голоден, как долго они в ловушке! Да и на глазах у жителей что-то неприятное. И охранники довольствовались, как жеребцы, глядя на такую картину. Они даже довольны этим.
Когда мы проходили через следующую деревню, произошло то же самое. Многие продукты были брошены заключенным горожанами, но опять же, большая часть этих продуктов была доставлена одними и теми же людьми. Набив карманы кусками хлеба, пирогами и прочими продуктами, они не захотели ни с кем делиться. «Не открывай рта, когда бросают куски хлеба, а лови скорее, если не хочешь умереть с голоду», — отвечали они. В одной из таких драк пожилого узника так сильно избили, что он не мог даже ходить. Самый младший сопровождающий начал безжалостно бить его прикладом. Заключенный начал защищаться руками, а потом уже не мог защищаться. Тогда немец поднял винтовку и выстрелил в пленного. С каким презрением узники смотрели тогда на этого юного чудовища. Все, наверное, подумали про себя: «Ну, сволочь! Вы бы взяли меня после всего этого при совсем других обстоятельствах! Я бы тогда все вспомнил, ничего бы не забыл.. Вырвал бы из тебя каждую жилу, фашистская сволочь!» Что можно сделать сейчас? Ничего не возможно. Да любой заключенный справится с таким придурком. Тем не менее, вы не можете коснуться его пальцем. Из-за него могут расстрелять половину колонны, а то и всю. А атаковать всю колонну теперь не получится. Во-первых, был усилен конвой, а во-вторых, среди заключенных появились те, кто должен был сам о себе позаботиться. Да и того спайка уже нет, что было в начале. Может быть, на кого-то подействовало жестокое обращение немцев? Так они замутят всю колонну. А некоторые просто решили подчиниться судьбе, мол, буду ходить, как ноги двигаются. А там... А там посмотрим. Умереть? Так ведь все равно один раз умереть. На день раньше, на день позже - какая разница.
Они быстро бегают. Нет остановки. Конвои время от времени сменяют друг друга. За столбом стоит лошадь, запряженная в сани, здесь конвоиры по очереди в них отдыхают, там едят и пьют. Заключенным приходится утолять жажду только грязным снегом. О чистой питьевой воде и думать нечего. Я уже говорил о том, что при прохождении поселений жители бросают заключенным много разных продуктов. Но проблема в том, что они получают много. Почти то же самое. В конце концов, что происходит? Ведь даже из рук риф! Везде, где вы из ваших рук, даже из вашего кармана! Это слишком много. Сначала в адрес таких великих людей делались замечания, но они не обращали на это внимания. Каждый, мол, здесь сам себе хозяин, и командиров нет.
Однако такой граббер был проучен. А получилось так: нас везли через большую деревню, кажется, казачью станицу. На улице, по которой нас везли, было много людей. Среди женщин, детей и стариков были и юноши призывного возраста. Здесь также было много мужчин. Среди жителей были и немецкие солдаты. Некоторые солдаты фотографировали проходящую мимо колонну заключенных. Поскольку горожанам не разрешается подходить к колонне заключенных, чтобы передать еду, заключенные кричали: «Брось прямо в колонну!» Жильцы начали кидать, у кого что. В основном этим делом занимались женщины и дети. Скинули много. Многим это тоже досталось, но не без боя. Стали брать у того, кто много награбил, потому что многим вообще ничего не досталось. Того, кто набрал много, просили поделиться первым. Но где это? Нет! На этот раз с такими людьми поступали иначе, более организованно. Свирепый узник, взявший много еды, и как его ни уговаривали раздать части еды тем, кому ничего не досталось, ничего не вышло. Этот хапуга отослал всех и тут же один из заключенных ударил его ножом в бок. Он ужасно кричал, потом упал на дорогу и долго бился в предсмертных судорогах. Колонна остановилась, началась некоторая неразбериха, и этим моментом воспользовалась часть заключенных. Несколько заключенных бросились в толпу, сбрасывая на ходу шинели, чтобы немцы не заметили. В переулки ринулись еще заключенные, по ним начали стрелять. Жители кричали, дети плакали. Опасаясь ранить или убить кого-то из жителей, немцы прекратили огонь. Тем не менее боялись, ведь среди женщин и детей было много здоровых мужчин и взрослых детей. С такой кучей плохого быстро разобрались. Ни один заключенный не попал под пули, но не всем удалось бежать. Несколько пленных были схвачены и приведены в колонну теми же мужчинами и мальчиками. Ну а остальные, должно быть, разбежались, и их спрятали честные и преданные жители села. Какую же награду хотели получить эти крестьяне и молодые парни, захватив в плен наших товарищей и выдав их на расправу? Ведь даже немецкие солдаты, которые стояли с горожанами, так и не попытались захватить беженцев. Вроде в каждой деревне еще есть такие ублюдки... Но их уже не так много.
Четверо заключенных, арестованных местными жителями, были расстреляны немцами за пределами села. Они стреляли по самой дороге перед линией заключенных. В расстреле принимал участие молодой немец. Он застрелил не одного заключенного. Выстрелы из нашего советского пулемета. Где-то я уже успел поменять винтовку на наш советский автомат. Сопровождающие совершенно обезумели. Заключенных били за каждую мелочь, даже за тех, кто пытался взять с дороги чистый снег, чтобы утолить жажду. Но пришли специально к тем, кто начал немного отставать. Когда мы отошли от станицы на изрядное расстояние, немного позади колонны стал висеть молодой поручик с маленькими черными усами. Наверное, он натер ноги и теперь ему очень трудно ходить. Двое пленных, кажется, его товарищи пытались помочь ему идти, но молодой немец отогнал их, и лейтенант стал тыкать в ствол своего автомата, чтобы он мог идти быстрее. Немец страшно ругался. Лейтенант, видимо, понял безвыходность своего положения и решил вообще не идти дальше. Заключенные успели крикнуть: «Мальчики! Кто выживет, сообщите моим родственникам, проживающим в г. Свердловске, ул. Хохряков, Петровский. Он назвал номер дома и даже квартиры, но не мог вспомнить, какой именно. Лейтенант еще что-то кричал отходящей колонне, но его голос был прерван пулеметной очередью.
Смерть молодого лейтенанта сильнее сплотила заключенных. Сейчас многие поняли, что надо крепче держать друг друга. Только вместе мы сможем преодолеть трудности. И мы должны бороться. Мы должны что-то придумать. Конечно, без риска ничего не бывает. Как же прав был капитан, когда уговорил заключенных убить конвой. Потом было еще много шансов на успех. Капитан теперь ходил среди заключенных. Среди остальных заключенных он как-то выделялся своим внешним видом и поведением. Он никогда не участвовал в свалке и драке за кусок хлеба, хотя тоже был голоден. Когда над лейтенантом раздались автоматные очереди, один из заключенных закричал: «Братья, что это? Ведь убили человека совершенно ни за что! Надо что-то делать... Ведь так могут расстрелять всех!». — А ты иди и спроси, — сказал ему капитан. "Кому?" — спросил он. - Как кому? Командиру конвоя, конечно, идущему впереди. Сударь, говорят, офицер! погладить по голове». «Да... Он может и действительно что-нибудь погладить, только после этого уже никогда не встанешь на ноги, и останешься лежать на дороге», — сказал арестант на слова капитана.
Капитан снова заговорил о побеге: «Нас много. Если мы будем действовать смело и решительно, то обязательно расправимся с немецким конвоем. Даже если есть жертвы, все равно придется идти на риск, причем как можно скорее. Когда нас загонят за колючую проволоку, тогда будет поздно. Шансов на спасение почти нет. Они уморят всех голодом к черту. Не думайте, что я просто пытаюсь для себя. Вовсе нет... Извините. Если бы я думал только о себе, я бы давно сбежал. Мне нужен такой, чтобы можно было спасти как можно больше наших парней. Подумайте хорошенько, теперь мы идем по своей земле. Ведь мы можем просто сбежать, а в остальном нам помогут граждане. Ведь большинство жителей — честные советские люди, и они всегда приютят нас ненадолго. А если мы окажемся на территории Германии или другого государства, представляете, что нас тогда ждет? Еще раз подумай».
Этот капитан был из нашего 5-го гвардейского механизированного корпуса, но из какой бригады я точно не знаю. Но, кажется, с 55. Может и есть. Фамилия капитана - Николай Иванович Кирилов, родом из Новосибирской области. Настоящий сибиряк. На тот момент ему было где-то 35-36 лет, а может чуть больше или меньше, да это и не важно. Уговорив заключенных совершить дерзкое нападение на конвой, а затем всех разойтись, капитан ничуть не боялся, что его кто-нибудь может выдать. Наоборот, многие его защищали, ведь он потерял такого лидера, можно многое потерять. В колонне было несколько капитанов, но пока особой энергии они не проявляли.
Конвоиры шли обочиной, к колонне не подходили и всегда держали наготове пулеметы. Казалось, они чувствовали, что против них что-то готовится. Заключенным также часто приходилось идти боком, а не дорогой, когда двигалась колонна машин. А машин было много, и больше всего в сторону запада. Они несут добычу нашей страны.
День кончился, а время для атаки конвоя не было выбрано. Не было никакой возможности. На ночь опять погнали, как в тот раз на амбарный двор. Двор был кирпичный, построек поблизости не было. Ночь опять выдалась очень светлой, так как днем все видно. Некоторые окна заколочены, а некоторые не имеют ни пластин, ни рам. Вылезай и беги... По скотному двору ходили несколько конвойных с автоматами. Никого не выпускали. Убежать через окно и ни о чем не думать. Прежде чем вы высунете голову, они стреляют в вас. Сегодня никто не пытался сбежать. Здесь не риск, а очевидная смерть. Вы обязательно умрете. Вся надежда на завтра.
Утром началось строительство. Пересчитывал несколько раз. Кажется, что на этот раз все сошлись в равновесии. Ни прибыли, ни убытка. Командир конвоя подошел к колонне заключенных. Он вытащил из кармана бумажку и долго смотрел на нее, потом сказал, искажая русские слова: «Кто ест крышу капитана Кириллова? Кириллова есть? Вы должны выйти из строя". Все молчали, хотя многие знали капитана Кирилова. Сам Кирилов не ответил и не прогадал. Кирилов прекрасно понял, почему его вызвали из строя. Да все поняли. Зря не позовут "...Что-то здесь не так. Пленные молчали. Потом командир конвоя и еще несколько немцев сами стали искать капитана Кирилова, но из этого ничего не вышло, так как капитанов было несколько. Немцы несколько раз прошли по колонну и вывел из строя пленного сержанта 25-30 лет, определить трудно, так как он оброс щетиной. Начальник конвоя сунул бумажку в лицо этому сержанту и закричал: «Ты что, писать?». Сержант молчал, он не верил, что это должно оказаться так. «Почему ты молчишь? Вы сержант Харченко? Теперь вы нам покажете капитана Кирилова! Офицер приказал Харченко идти рядом с ним рядом с заключенными. Так они остановились около капитана Кирилова, и Харченко указал на него рукой. Капитана вывели из строя, он сквозь зубы сказал Харченко: «Ты ответишь за меня, Иуда!» Офицер задал Кирилову вопрос: «Вы подстрекали заключенных избивать конвой, а затем бежать? Вы едите большевистского агитатора... Ответьте!». «Мне нечего вам ответить. Я ни за кого не агитировал. Тут заключенные могут подтвердить, а этот негодяй просто решил меня оклеветать, - указал капитан на Харченко. Но Харченко еще раз подтвердил и даже добавил, что капитан Кирилов был коммунистом, на фронте он был в должности комиссара. Мы с ним из одной части, и я полагаю, что хорошо его знаю. Тут немец рассеялся совсем: «Коммунист?! Комиссар?! Он немедленно приказал эскорту обыскать капитана. В багажнике под обувью капитана нашли документы и среди них партбилет. Да, я коммунист! И я не боюсь смерти! Стреляй, фашистская сволочь!» — сказал капитан. Офицер сразу же возле строя произвел несколько выстрелов в капитана из пистолета. Уже падая, Кирилов успел крикнуть: «Прощайте, товарищи!». Так с высоко поднятой головой погиб в фашистском плену замечательный человек, коммунист-капитан Кирилов.
Расстреляв капитана, офицер приказал Харченко построиться со всеми заключенными. Это то, чего он совсем не ожидал. Это было не то, чего он ожидал от немцев за их гнусное предательство. Теперь он понял, что немцам больше не нужен. Он также понимал, что заключенные никогда не простят ему этого гнусного предательства - смерти капитана.
Больше интересных статей здесь: История.
Источник статьи: В плену (5).