Из старых журналов... " Что же такое душа "

ОТВЕРГНУВ религиозно мистические представления о душе, о ее божественном происхождении и загробном существовании, мы в своей повседневной жизни не можем обойтись без употребления таких понятий, как «душа» и «духовность». Нас окружают люди душевные и равнодушные, мы ценим богатый духовный мир и обеспокоены бездуховностью некоторых людей, мы восхищаемся великодушием и с сожалением смотрим на малодушие.

В своей статье «Соци­ализм и культура» историк М. П. Ким многократно упо­минает о «духовном факто­ре созидания», «духовном богатстве», «духовной куль­туре», «духовной жизни», «духовном развитии», «духовном росте», «духовном освоении реального мира». Среди многообразных видов человеческой деятельности философ В. Г. Афанасьев, следуя К. Марксу, выделяет три группы: материальную (производственную), соци­ально-политическую и духовную. В воплощении, выражении жиз­ни человеческого духа К. С. Станислав ский видел главную задачу художествен­ного творчества. Много лет назад фило­соф А. Шопенгауер остроумно заметил, что отрицание души есть философия лю­дей, которые забыли взять в расчет самих себя.

Несомненно, за понятиями «душа» и «дух» стоят реалии, мимо которых не мо­жет пройти диалектико-материалистическое мировоззрение. «Я не отрицаю психологии как познания внутреннего мира человека,— утверждал великий материалист И. П. Пав­лов.— Тем менее я склонен отрицать что- нибудь из глубочайших влечений чело­веческого духа»3. Так что же такое «душа» с точки зрения современной материалисти­ческой науки? Обратимся к энциклопеди­ческим изданиям последних лет.

«МЫСЛЯЩЕЕ СЕРДЦЕ»?

«В диалектическом материализме слово «душа» употребляется только как синоним слова «психика» и... по содержа­нию обычно соответствует понятиям «пси­хика», «внутренний мир», «переживание». «Душа — внутренний мир человека, его психика. В марксистской философии поня­тие духа употребляется обычно как сино­ним сознания». Будучи справедливыми в целом, такие определения требуют конкре­тизации и уточнения. Ведь «психика» — чрезвычайно широкое понятие, включаю­щее в себя все формы отражательной деятельности: ощущения, восприятия, представления, мышление, эмоции, волю, разум, интеллект и т. д. Разве «бездуш­ный» человек не мыслит? Разве вопию­щая бездуховность морально опустошенно­го субъекта лишает его наслаждения от своих низменных удовольствий? Поставить знак равенства между психикой и душой в современном понимании слова «душа» не удаётся.

Не меньшие трудности возникают и с термином «сознание». Дело в том, что сознание — это прежде всего знание, ко­торое с помощью слов, математических символов, образов художественных произ­ведений, образцов деятельности может быть передано другим людям, может стать их достоянием. Обладание большим запасом знаний особенно в какой-либо специальной области не обязательно связано с великодушием, духовным богатст­вом. И наоборот, неграмотный, проживший всю жизнь в глухом «медвежьем углу» человек вдруг оказывается способен на не­обыкновенное величие духа. Образами та­ких людей наполнена классическая рус­ская литература.

Разумеется, примитивность интере­сов, незнание богатств, накопленных чело­веческой культурой, интеллектуальная ог­раниченность несоединимы с формирова­нием духовно богатой личности. И все же простое присвоение добытых другими зна­ний само по себе не ведет к верши­нам духа. В понятиях «дух» и «душа» на­ряду со стремлением к истине, к позна­нию окружающего мира мы интуитивно ощущаем присутствие категории добра. К этой мысли многократно обращались вы­дающиеся умы человечества. Напомним лишь некоторые высказывания.

«Для чего мы образовываем сыно­вей, обучая их свободным искусствам? — спрашивал древнеримский философ Сене­ка и отвечал: Дело не в том, что они могут дать добродетель, а в том, что они подготавливают душу к ее восприятию». «Перед великим умом я склоняю голову,— признавался Гете,— перед великим серд­цем — колени». «Разум чего-то стоит лишь на службе у любви»,— уже в наше время утверждал Сент-Экзюпери. И еще резче, еще пронзительнее формулировал ту же мысль Достоевский: «И если стра­дания детей пошли на пополнение той сум­мы страданий, которая необходима была для покупки истины, то я утверждаю за­ранее, что вся истина не стоит такой цены».

Ни сумма знаний, которой распола­гает человек, ни его мышление, ни созна­ние не исчерпывают понятия о душе — «мыслящем сердце», как определил ее Ге­гель. Сам по себе ум не только не гаран­тирует высоких душевных качеств человека, но зачастую услужливо предлагает созна­нию весьма убедительное оправдание не­благовидных поступков. Так, бросив това­рища в беде, человек способен уверять других и, что особенно важно, искренне поверить сам в необходимость и целесообразность такого поступка, оправдывая его своей попыткой позвать на помощь, бес­смысленностью собственной гибели в слу­чае, если бы остался рядом с потерпев­шим, необходимостью сохранить себя для важного дела и т. д.

ЭМОЦИИ И ПОТРЕБНОСТИ

Мы ни на шаг не приблизимся к конструктивному уяснению сущности души и духа, пытаясь просто-напросто заменить их понятиями «психика» и «сознание». По­пробуем подойти к душе с другой, дея­тельной, побуждающей к поступкам сторо­ны. Ведь каждый из нас способен не толь­ко болеть или радоваться душой, но и действовать, повинуясь душевному порыву, не по расчетам ума, а по зову сердца, вкладывая в дело всю душу. «Как можно познать себя? — размышлял Гете.— Только путем действия, но никогда путем созер­цания. Попытайся выполнить свой долг, и ты узнаешь, что в тебе есть». Поскольку в основе любого действия, любого поступ­ка лежит инициирующая его потребность, путь к уяснению сущности души как фено­мена внутреннего мира человека лежит че­рез анализ сферы его потребностей, а наи­более тонким инструментом такого ана­лиза служат человеческие эмоции.

Мы определяем эмоцию как отраже­ние мозгом человека и высших живот­ных какой-либо актуальной потребности (витальной, социальной, идеальной) и возможности ее удовлетворения, характе­ризуемой вероятностью достижения цели. Оценку вероятности субъект производит на основе врожденного и приобретенного индивидуального опыта, непроизвольно со­поставляя информацию о средствах, време­ни, ресурсах, необходимых для достиже­ния цели (удовлетворения потребности), с информацией, поступившей в данный момент. Прогнозирование вероятности до­стижения цели у человека может осуществ­ляться как на осознаваемом, так и на нео­сознаваемом уровне. Возрастание вероят­ности достижения цели в результате по­ступления новой информации порождает положительные эмоции, которые человек стремится максимизировать с целью их усиления, продления, повторения. Падение вероятности по сравнению с ранее имев­шимся прогнозом ведет к отрицательным эмоциям, которые субъект стремится минимизировать — ослабить, прервать, предотвратить. Таким образом, эмоция в нейрофизиологическом смысле есть актив­ное состояние системы специализирован­ных мозговых образований, побуждающее субъекта изменить поведение в направле­нии максимизации или минимизации это­го состояния, что определяет регулятор­ные функции эмоций, их роль в органи­зации целенаправленного поведения.

Впрочем, с такой концепцией гене­зиса эмоций согласны далеко не все авто­ры. «Если вероятность использовать в стро­го математическом смысле,— пишет психо­лог О. К. Тихомиров,— то об изменении вероятности достижения цели можно го­ворить лишь применительно к ситуациям, в которых одна и та же цель многократ­но достигается одним и тем же субъектом, т. е. применительно к задачам рутинно­го характера, в которых повторяется одно и то же действие. Однако огромное коли­чество задач решается человеком только один раз, поэтому бессмысленно по отно­шению к ним говорить об изменении вероятности достижения цели».

О. К. Тихомиров рассматривает только те эмоции, которые возникают у человека в процессе деятельности, а не до начала ка­ких-либо действий. Мы не можем согласить­ся с его возражениями как минимум по двум причинам. Во-первых, человек спосо­бен прогнозировать вероятность достиже­ния цели по аналогии с успехом или неус­пехом тех действий, которые он ранее осу­ществлял в похожих ситуациях, но для до­стижения других целей. Во-вторых, он спо­собен строить прогноз, опираясь на извест­ный ему опыт других людей. Чем непри­вычнее предстоящее человеку действие, чем больше его новизна, тем больше шан­сов, что субъективно прогнозируемая ве­роятность достижения цели не совпадает с объективной возможностью ее достиже­ния, с реальным успехом или неуспехом предпринятых действий. Отсюда и возни­кает та особая эмоциональность новых за­дач, которую справедливо отмечает О. К. Тихомиров.

" Зависимость силы эмоциональной ре­акции от величины потребности и вероят­ности ее удовлетворения была продемон­стрирована одним из нас (П. В. Симонов) в психофизиологических экспериментах, где о силе эмоции судили по величине объек­тивно регистрируемых электрофизиологических и вегетативных сдвигов (частота сердцебиений, колебание кожных потен­циалов и т. д.), о потребности — по ин­тенсивности неприятного электрокожного раздражения (у животных — по продолжи­тельности лишения пищи), а о возможности удовлетворения — по суммарной величине допускаемых ошибок или по вероятности подкрепления условных сигналов. В 1984 г. два американских психолога Д. Прайс и Дж. Баррелл воспроизвели эти опыты в чисто психологическом варианте, предло­жив испытуемым отмечать на специальных шкалах силу своего желания, предпола­гаемую вероятность достижения цели и степень эмоционального переживания. Ко­личественная обработка полученных дан­ных подтвердила существование зависимо­сти, которую авторы назвали «общим за­коном человеческих эмоций»".

Форма эксперимента, использован­ная Прайсом и Барреллом, позволяла субъективно ранжировать силу не только сравнительно простых, витальных потреб­ностей (авторы называют их «желаниями»), но и весьма сложных, социально детермированных мотиваций. Тем не менее ана­лиз полученных результатов показал коли­чественную зависимость возникающих при этом переживаний от оценки субъектом возможности удовлетворения своего жела­ния. Иными словами, важнейшая роль «информационного компонента» была про­демонстрирована и по отношению к эмо­циям — интеллектуального, эстетического и нравственного порядка, что позволило авторам говорить именно об «общем за­коне эмоций». Этот «информационный ком­понент» лишь частично совпадает с содержанием того сообщения (в широком смыс­ле), которое несет в себе произведение искусства, выступление политического дея­теля, доклад ученого и т. п., поскольку речь идет об информации, извлекаемой данным субъектом, обладающим данным запасом сведений и применительно к потребностям, актуализированным именно у этого субъекта. Вот почему одно и то же произведение, выступление, доклад мо­гут вызвать весьма различные пережива­ния у разных зрителей, слушателей, уча­стников собрания.

Методы современной психофизиоло­гии, достаточные для регистрации объек­тивных проявлений сильных эмоциональных реакций, возникающих у человека в экстре­мальных ситуациях (например, в сложном авиационном полете, при парашютном прыжке, в случае патологии и т. д.), слиш­ком грубы для анализа тех эмоций, ко­торые связаны с удовлетворением высших социально детермированных потребностей, будь то сфера межличностных отношений, восприятие произведений искусства или творческая деятельность. Вот почему на определенном этапе анализа потребностей и эмоций мы использовали в качестве моде­ли актерское искусство, т. е. намеренное воспроизведение целенаправленного пове­дения человека, базирующееся на прин­ципах системы К. С. Станиславского. За бесконечным многообразием человеческих эмоций взору наблюдателя, вооруженно­го потребностно-информационным мето­дом их анализа, открывается почти не изу­ченная область потребностей человека — первопричин и движущих сил человече­ского поведения.

СТРУКТУРА БАЗИСНЫХ ПОТРЕБ­НОСТЕЙ

Исходными, самостоятельными по происхождению и базисными по своим ха­рактеристикам, являются следующие из них.

1. Витальные («биологические») по­требности в пище, воде, сне, температур­ном комфорте, защите от внешней угрозы и т. д. призваны обеспечить индиви­дуальное и видовое существование чело­века. Они трансформируются во множе­ство вторичных потребностей в одежде, жилище, технике, необходимой для произ­водства материальных благ, в средствах за­щиты от вредных воздействий и т. п. К чис­лу фундаментальных потребностей, имеющих биологическую компоненту, относит­ся и потребность в экономии сил, по­буждающая человека искать наиболее ко­роткий, легкий путь к достижению своих целей. Принцип экономии сил лежит в основе изобретательства, технического творчества и совершенствования навыков, но может приобрести и самодовлеющее значение, трансформировавшись в лень.

2. Социальные потребности в узком и собственном смысле слова (социально опосредованы все побуждения человека) включают потребность принадлежности к социальной группе (общности) и занимать в этой группе определенное место, пользо­ваться привязанностью и вниманием окру­жающих, быть объектом их уважения и люб­ви. Многообразие социальных потребно­стей делится на две основные разновид­ности — на потребности «для себя», осознаваемые человеком как принадлежа­щие ему права, и «для других», осозна­ваемые как обязанности. Исторически детермированное соотношение прав и обя­занностей отражается в сознании как по­нятие о справедливости, весьма различ­ное у представителей той или иной обще­ственной группы.

Заметим, что потребности «для себя» не антагонистичны потребностям «для дру­гих» не только потому, что все они несут свою социально полезную функцию. По­требности «для себя» связаны с чувством собственного достоинства, независимостью суждений, самостоятельностью мысли. По­требности «для других» делают человека доброжелательным, способным к сочувст­вию, состраданию и сотрудничеству. По­требности «для себя» и «для других» обра­зуют сложнейший диалектически противо­речивый сплав. "Если человек может лю­бить только других, он вообще не спосо­бен любить..." (Э. Фромм), но, с другой сто­роны, человек ощущает смысл и цель соб­ственной жизни, лишь когда сознает, что нужен другим (С. Цвейг). В последнем случае деятельность для других оборачи­вается деятельностью для себя. Не слу­чайно самым счастливым считается тот, кто принес, счастье наибольшему количеству людей.

Среди социальных потребностей мы хотим особо выделить потребность следо­вать нормам, принятым в данном обществе, без которой существование социальных си­стем оказалось бы вообще невозможным.

Обратите внимание: Что такое топографический план и карта?.

Гегель рассматривал ее как потребность в религии, хотя правильнее было бы по­нимать ее более широко, как потребность в идеологии, нормирующей удовлетворе­ние всех других витальных, социальных и духовных потребностей человека. Нормы формируются в результате сложнейшего взаимодействия исторических, экономиче­ских, национальных и других факторов, они получают отражение в общественном сознании, закрепляются господствующей идеологией, моралью и законодательством. Хорошо упроченные нормы становятся привычкой, «второй натурой».

3. Последнюю группу исходных по­требностей составляют идеальные потреб­ности познания окружающего мира и сво­его места в нем, познания смысла и назначения своего существования на земле (как путем усвоения уже имеющихся культурных ценностей, так и путем откры­тия совершенно нового, неизвестного пред­шествующим поколениям). Познавая дей­ствительность, человек стремится уяснить правила и закономерности, которым подчи­нен окружающий мир. Человек готов даже навязать миру мифическое, фантастиче­ское объяснение, лишь бы избавиться от бремени незнания, непонимания, даже если это непонимание непосредственно не гро­зит ему ни голодом, ни опасностью для жизни. Так, постигая различные закономер­ности окружающего, человек кладет их в основу создаваемых им моделей мира, будь то научные теории, произведения искусства или мифы.

Витальные, социальные и идеальные (познавательные) потребности в свою оче­редь делятся в зависимости от их силы и величины на две разновидности: на потребности сохранения и развития (потребности «нужды» и «роста» по терми­нологии англоязычных авторов). Признак для различения двух разновидностей по­требностей — их отношение к господст­вующей общественно-исторической норме удовлетворения. Потребности сохранения удовлетворяются в пределах норм; потребности развития превышают норму. В сфе­ре социальных потребностей потребность развития «для себя» проявляется в стрем­лении улучшить свое общественное поло­жение. Потребность развития «для других» требует совершенствования самих норм, либо улучшения положения какой-либо социальной группы В идеальных потреб­ностях норма — это достигнутое к настоящему времени знание. Идеальная потребность сохранения удовлетворяется присвоением достигнутого, потребность развития побуждает стремиться к непоз­нанному, ранее никому не известному.

Индивидуально неповторимая компо­зиция и внутренняя иерархия основных (витальных, социальных, идеальных) по­требностей конкретного человека опреде­ляет его личность. Личность может быть охарактеризована тем временем, в течение которого данная определенная потреб­ность занимает доминирующее положение в иерархии мотивов, на какие потреб­ности «работает» механизм интуиции (сверхсознания, по терминологии Стани­славского). Одна или несколько главно­действующих, т. е. чаще и продолжитель­нее других доминирующих потребностей, характеризуя «сверхсверхзадачу жизни» данного человека, образуют подлинное ядро его личности.

СТРУКТУРА ВСПОМОГАТЕЛЬНЫХ ПОТРЕБНОСТЕЙ

Наряду с тремя основными перечис­ленными выше группами потребностей су­ществуют две вспомогательные: потреб­ность в вооруженности, т. е. потребность в овладении знаниями, навыками, умени­ями, и потребность преодоления препят­ствий на пути к цели, обычно именуемая волей.

Для того чтобы удовлетворять свои многочисленные потребности, человек дол­жен владеть соответствующими способа­ми, средствами и методами предметно­практической деятельности. Овладение на­выками во многом отчуждено от процес­са удовлетворения основных (витальных, социальных, идеальных) потребностей и побуждается самостоятельной потреб­ностью, которую иногда определяют как «мотивацию компетентности», как стремле­ние к совершенствованию своих двигатель­ных координаций, позднее трансформи­рующееся в стремление к мастерству, раз­витию способностей, накоплению знаний, возможности контролировать внешнюю среду.

Потребность в вооруженности удов­летворяется с участием механизмов созна­ния, подсознания и сверхсознания (твор­ческой интуиции). К сфере сознания относятся те знания и практические навыки, которые могут быть переданы другому с помощью их описания каким-либо из язы­ков, будь то речь, математические симво­лы, рисунки, технические модели и т. п. К подсознанию относится все то, что было осознаваемым ранее или может стать осоз­наваемым в определенных условиях. Мы имеем в виду не только хорошо автома­тизированные и потому переставшие осознаваться навыки, но и глубоко усвоенные субъектом социальные нормы, регулирую­щая функция которых переживается как «голос совести», «зов сердца», «веление долга». Совесть занимает в поведении че­ловека должное место лишь тогда, когда ее веления исполняются как императивы, не требующие логических аргументов. То же самое относится к воспитанности, к чувству ответственности, к точности выпол­нения взятых на себя обязательств, став­ших чертами характера, а не прагматиче­ски выгодной формой поведения с целью награды или ухода от наказания.

Наряду с ранее осознававшимся опы­том, наполняющим подсознание конкрет­ным, внешним по своему происхождению содержанием, имеется и прямой путь воз­действия на подсознание через подражательное поведение. Так, ребенок за счет имитации неосознанно фиксирует образцы поведения, находимые в своем ближайшем окружении, которые со временем стано­вятся внутренними регуляторами его по­ступков. Подражательному поведению при­надлежит решающая роль в овладении на­выками, придающими деятельности чело­века — производственной, спортивной, ху­дожественной и т. п.— черты искусства. Речь идет о так называемом «личностном знании», которое не осознается ни обу­чающим, ни обучаемым и которое может быть передано исключительно невербаль­ным образом. Цель искусного действия достигается путем следования ряду неяв­ных норм или правил. Наблюдая учите­ля и стремясь превзойти его, ученик под­сознательно осваивает эти нормы, неизвест­ные самому учителю.

Сверхсознание в форме творческой интуиции обнаруживает себя на первона­чальных этапах творчества, не контроли­руемых сознанием и волей. Нейрофизио­логическую основу сверхсознания состав­ляет трансформация и рекомбинация сле­дов (энграмм), хранящихся в памяти субъекта. Деятельность сверхсознания всегда ориентирована на удовлетворение доминирующей витальной, социальной или идеальной потребности, конкретное содер­жание которой определяет характер фор­мирующихся гипотез. Вторым направляю­щим фактором является жизненный опыт субъекта, зафиксированный в его подсоз­нании и сознании. Именно сознанию при­надлежит важнейшая функция отбора рож­дающихся гипотез: сначала путем их логи­ческого анализа, а позднее — с использо­ванием такого критерия истинности, как практика.

Основной формой развития сверхсоз­нания на ранних стадиях онтогенеза яв­ляется игра, требующая фантазии, вооб­ражения, каждодневных творческих откры­тий в постижении ребенком окружающего его мира. Бескорыстие игры, ее относи­тельная свобода от удовлетворения каких- либо потребностей прагматического или социально-престижного порядка способст­вует тому, чтобы потребность в воору­женности заняла доминирующее положе­ние. В результате творческая интуиция начинает «работать» исключительно на эту потребность, обеспечивая развитие при­родных задатков и способностей ребенка, реальная необходимость в которых подчас появится только много лет спустя.

Как уже говорилось, потребность в преодолении препятствий на пути к удов­летворению какой-либо иной потребности, первично инициировавшей поведение (ви­тальной, социальной, идеальной), называет­ся волей. Заметим, что подавляющее большинство современных авторов рассматривает волю в качестве производной от сознания, будь то «сознательная само­регуляция субъектом своей деятельности и поведения», «основа самоконтроля», «способность сознания направлять поведе­ние» и т. д., и т. п. Однако при этом исчезает энергезирующий фактор, сила, по­буждающая человека совершать продикто­ванные волей действия. Нельзя считать волей и наиболее сильную доминирующую потребность, потому что побуждению, пе­ресиливающему все прочие, никакая воля не нужна. «На том стою и не могу ина­че» — в ситуации, описанной Лютером, воле не находится места.

На то, что воля является самостоя­тельной специфической потребностью, ука­зывает существование эмоций, связанных с преодолением или непреодолением преграды до того, как будет достигнута конечная цель. Филогенетическим пред­шественником воли служит рефлекс свобо­ды, открытый И. П. Павловым у высших животных и позднее описанный этологами как «мотивация сопротивления принужде­нию». Для человека преградой на пути к цели может стать и конкурирующая потреб­ность. Тогда доминирование одного из кон­курирующих мотивов будет определяться не только его силой, но и возникнове­нием активности, по отношению к которой субдоминантный мотив есть препятствие, внутренняя помеха.

Активность, вызванная преградой, в определенных случаях и у определенного типа людей может оттеснить первона­чальное побуждение на второй план, и тогда мы встретимся с упрямством, с поведе­нием, где преодоление стало самоцелью, а исходный мотив утратил свое значение и даже забыт.

Индивидуальная выраженность и ком­позиция вспомогательных потребностей преодоления и вооруженности опреде­ляют характер человека. Потребность преодоления лежит в основе волевых ка­честв субъекта, а степень удовлетворения потребности в вооруженности придает ему черты уверенности, решительности, устой­чивости в экстремально складывающихся ситуациях. Высокий уровень вооружен­ности, осознаваемый или неосознанно ощущаемый субъектом, делает его спокой­ным, независимым, сохраняющим самооб­ладание в сложной и быстро изменяю­щейся обстановке. Недостаточная воору­женность в зависимости от доминирования тех или иных основных потребностей сообщает характеру черты тревожности, озабоченности своим положением среди людей, зависимости от их покровитель­ства. Склонность к подражанию опреде­ляет меры самостоятельности совершае­мых человеком поступков, а потребность в экономии сил делает характер энер­гичным или медлительным, ленивым.

Таким образом, анализ потребностей человека, выделение среди них класса основных и вспомогательных потребностей позволяет существенно по-новому подойти к определению понятий «личность» и «ха­рактер», показать, в чем суть различий между этими понятиями, наметить пути эффективного диагносцирования этих ка­честв индивидуума.

Теперь после сжатого изложения основных моментов потребностно-информационного подхода к анализу психики и поведения вернемся к понятиям «душа» и «духовность» как реалиям внутреннего ми­ра человека. Может сложиться впечатле­ние, что в современном словоупотребле­нии понятие «душа человека» совпадает с понятием «личность». Выше мы опреде­лили личность как индивидуально непов­торимую композицию и иерархию всех основных потребностей человека. Однако витальные («биологические») и многочис­ленные вторичные потребности в пище, одежде, жилище, в средствах их произ­водства и т. п., безусловно, отличны от духовных потребностей. Более того, не все социальные потребности человека ассоции­руются с его душой.

По-видимому, речь может идти толь­ко о таких качествах личности, которые представляют неоспоримую социальную ценность, ибо само существование кате­горий души и духа на протяжении почти всей истории человеческой цивилизации (при исторической изменчивости конкрет­ного содержания этих категорий) указы­вает на фундаментальное, непреходящее значение этих ценностей.

Во-первых, это та разновидность со­циальных потребностей человека, которую мы обозначили как потребность «для дру­гих» и которая подчас побуждает субъек­та действовать вопреки и в ущерб своим личным интересам, продиктованным соб­ственными витальными, материальными и социально-престижными потребностями.

Если способность к обобществлению добытых знаний (coзнание) служит одним из условий научного освоения мира, то без способности к сопереживанию невоз­можно представить себе искусство. «Когда человек думает только о себе,— писал К. М. Симонов,— о собственном благе, о собственном кармане, о собственных удобствах, о собственном спокойствии, он может говорить об этом любыми самыми красивыми словами, но истинной поэзии в этих заботах о самом себе нет места. Истин­ная поэзия появляется в мыслях, в словах и делах человеческих тогда, когда человек принимает в свою душу и берет на свои плечи заботу о других людях, об их счастье и об их благополучии»".

Вторым качеством, ассоциирующим­ся с понятием духовности, с богатством и величием духовного мира личности, является потребность познания, точнее, та ее разновидность, которая связана с раз­витием, не довольствующимся простым присвоением имеющихся знаний, не ограничивающим себя рамками ныне сущест­вующих норм, но стремящимся раздви­нуть эти нормы, освоить новые сферы действительности.

В силу какой-то еще не вполне ясной для нас закономерности эти два мотива, две тенденции — стремление к истине (потребность познания) и стремление к добру (потребность «для других») — по­стоянно оказываются рядом. «Жизнь для меня определяется любовью к людям и свободным исканием истины» — утверждал В. И. Вернадский. «Три страсти, простые, но необычайно сильные, управляли моей жизнью: жажда любви, поиски знания и нестерпимая жалость к страданиям челове­чества»,— в этом признании Б. Рассела также проступают уже знакомые нам моти­вы истины и добра. Обе тенденции объеди­нил в единую стройную систему вели­кий исследователь «жизни человеческого духа» Л. Н. Толстой. «Самый лучший че­ловек тот,— считал Толстой,— кто живет преимущественно своими мыслями и чужи­ми чувствами, самый худший сорт челове­ка — который живет чужими мыслями и своими чувствами... Из различных сочета­ний этих четырех основ, мотивов дея­тельности — все различие людей». Если перевести эту классификацию на язык по­требностей, наиболее совершенным ока­жется человек с преобладанием тенденции «для других» в сфере социальных потреб­ностей в сочетании с потребностью позна­ния, свободной от побочных влияний. Са­мый несовершенный — эгоистически ори­ентирован на себя, а свои суждения под­чиняет не объективной истине, но заимст­вованным и выгодным для него взглядам.

Для духовной деятельности человека характерно ее бескорыстие, причем беско­рыстие двоякого рода. Деятельность «для других» осуществляется без расчета на не­медленное социальное вознаграждение, а познание не преследует конкретных праг­матических целей.

Мы прекрасно понимаем,что без объединения усилий, без сотрудничества и взаимопомощи существование общества невозможно. Точно так же результаты познания окружающего мира обеспечивают совершенствование технологии, средств и способов производства материальных благ, необходимых для удовлетворения виталь­ных и социальных потребностей. Но объек­тивная полезность духовной деятельности человека диалектически сочетается с ее субъективным бескорыстием. Именно это «освобождение» познавательной и соци­ально-альтруистической деятельности от сиюминутной конкретизации ее целей, от вопроса «зачем?» создает возможность раз­вития цивилизации, открытия новых явлений (которые позднее будут поставлены на службу практике), формулировке новых норм общественной жизни, соответствую­щих изменившимся условиям существова­ния.

ПОЗНАНИЕ ПЛЮС АЛЬТРУИЗМ

Итак, потребностно-информационный подход приводит нас к гипотезе о том, что с материалистической точки зрения понятия «душа» и «духовность» человека обозначают индивидуальную выраженность в структуре личности двух фундаменталь­ных потребностей: идеальной потребности познания и социальной потребности «для других». Под духовностью преимущественно подразумевается первая из этих потреб­ностей, под душевностью — преимущест­венно вторая.

В самом деле, каждый раз, когда мы говорим о душевности, равнодушии, без­душии и т. п., мы подразумеваем отно­шение человека к окружающим его людям, т. е. заботу, внимание, любовь, привязан­ность, готовность прийти на помощь, под­ставить плечо, разделить радость и горе. Это отношение вторично распространяется и на дело, выполняемое внимательно, заинтересованно, с любовью, т. е. «с ду­шой». Поскольку потребности «для себя» и «для других» присущи любому из нас, их соотношение получило отражение в представлениях о «размерах души». Проя­вить малодушие — значит отказаться от достижения важной, но удаленной и труд­но достижимой цели в пользу потребно­стей сохранения своего личного благопо­лучия, социального статуса, общеприня­той нормы. Заметим, что мы не назовем малодушием отказ от достижения той же цели, если он продиктован заботой не о себе, а о других. Руководителя группы путешественников, отказавшегося риско­вать жизнью своих товарищей, мы готовы упрекнуть в чрезмерной осторожности, в нерешительности, но... в малодушии — вряд ли.

Великодушие — это всегда примат высших идеальных или социальных потреб­ностей, примат истины и добра над забо­той о себе, о том, как я выгляжу в глазах других в соответствии с приня­той в моем окружении нормой. Велико­душие — всегда поступок в пользу дру­гого (или других), отказ от обычной, близ­лежащей нормы поведения в пользу нормы более высокого порядка, способствующей совершенствованию и развитию человече­ских отношений.

С категорией духовности соотносит­ся потребность познания — мира, себя, смысла и назначения своей жизни. «Не зная, для чего ему жить, человек ско­рее истребит себя, даже если кругом его все будут хлебы... ибо тайна человеческо­го бытия не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить»,— пишет До­стоевский в «Братьях Карамазовых». Вели­кие и вечные вопросы о сущем и долж­ном, об истине и правде ставит дейст­вительность перед человеческим умом. Че­ловек духовен в той мере, в какой он задумывается над этими вопросами и стре­мится получить на них ответ.

Может показаться, что сводя понятия духа и души к познанию и альтруизму, мы обедняем поистине безграничный внут­ренний мир человека. Но это не так. Ведь потребность познания и потребность «для других» существуют и непрерывно взаи­модействуют со всеми остальными потреб­ностями данной личности, с ее сознанием, подсознанием и сверхсознанием. В резуль­тате этого взаимодействия возникает беско­нечное множество оттенков, граней, аспек­тов духовной жизни. Так, доминирова­ние социальной потребности в утверждении норм трансформирует потребность позна­ния и поиски все новых и новых подтверж­дений справедливости и незыблемости однажды сложившихся постулатов. Трудно отказать в духовности и проповеднику, догматически преданному символам своей веры, если, разумеется, его проповедь не преследует чисто социальных целей, а его преданность вере не стала средством лич­ного преуспевания.

Сказанное в полной мере относит­ся и к тому, что можно было бы назвать интеллектуальной, познавательной ипо­стасью души, отнюдь не сводимой к ее потребностно-мотивационной и аффектив­ной основе. Ведь побуждения человека получают отражение в его рефлексирую­щем сознании, хотя это отражение тыся­челетиями имело форму мифологических представлений о духовном мире человека, о его бессмертной душе. Трудный путь самопознания, запечатленный в этих пред­ставлениях,— специальная тема научного человековедения. Вместе с тем именно неосознаваемость всей сложности сил, движущих человеком, сыграла решающую роль в возникновении представлений о душе и духе как категориях, отличных от тела и противопоставляемых его нуждам. На это обстоятельство со всей опреде­ленностью указал Ф. Энгельс: «Люди при­выкли объяснять свои действия из своего мышления, вместо того, чтобы объяснять их из своих потребностей (которые при этом, конечно, отражаются в голове, осоз­наются), и этим путем с течением време­ни возникло то идеалистическое мировоз­зрение, которое овладело умами, в осо­бенности со времени гибели античного мира»

Потребностно-информационный под­ход к духовному миру человека, обна­ружение в основе представлений о душе и духовности потребностей познания и аль­труизма создают возможность материалистического понимания тех явлений высшей нервной (психической) деятельности, кото­рые длительное время находились за пре­делами естественнонаучного анализа, и тем актуальнее попытка обнаружить за покро­вом тысячелетиями складывающихся представлений их рациональное ядро, реаль­ность, побуждающую нас заботиться о фор­мировании духовно богатой и душевно щед­рой личности. П.В.Симонов,П.М.Ершов

************ "ПРИРОДА", №3, 1987год*****************

По теме:

АТЕИЗМ - НЕ ИДЕОЛОГИЯ, А ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ ВЫМЫСЛУ

ЕГО нет, ибо это бессмысленно

Защита науки от ложных представлений о мире

Популярное:

"Разрушительница догм"

Загадке миллионы лет ? "ИЗРАИЛЬ: ПОДЗЕМЕЛЬЕ ХРАМОВОЙ ГОРЫ."

Е. П. Блаватская об историческом Иисусе, религиях, новых временах...

Хотите узнать о Великих Загадках Мира, древних и современных ?

Смело подписывайтесь в раздел "Смотри и думай" и ставьте "класс" под понравившимися публикациями!

Подписывайтесь и Вы узнаете много интересного и нового о далеком прошлом,настоящем и будущем Человечества !

А может найдёте и ответ?:)

Еще по теме здесь: Новости науки и техники.

Источник: Из старых журналов... " Что же такое душа ".