В начале 20-го века в нашей литературе одно за другим произошли два замечательных события. На русский язык были заново переведены интереснейшие произведения: «Гайавата» — собрание преданий североамериканских индейцев‑ирокезов, обработанное и изданное в свое время знаменитым поэтом Генри Лонгфелло, и прекрасный свод карело‑финских народных легенд — «Калевала».
«Гайавата» была переведена с английского языка И. Буниным, «Калевала» — прямо с финского Л. Бельским.
Оба перевода имели одну интересную для нас особенность: и там и тут стихи были написаны совершенно одинаковым четырехстопным и восьмисложным размером. Сходство настолько велико, что какой‑нибудь шутник‑декламатор мог бы, начав читать «Калевалу», затем незаметно перейти к стихам из «Гайаваты», и люди неосведомленные не заметили бы этого перехода. Судите сами:
Мне пришло одно желанье,
Я одну задумал думу, ‑
Чтобы к пенью быть готовым,
Чтоб начать скорее слово,
Чтобы спеть мне предков песню,
Рода нашего напевы...
Это «Калевала».
Если спросите — откуда
Эти сказки и легенды,
С их лесным благоуханьем,
Влажной свежестью долины,
Голубым дымком вигвамов,
Шумом рек и водопадов,
Шумом диким и стозвучным,
Как в горах раскаты грома? ‑
Я скажу вам, я отвечу...
А это «Гайавата».
Такое удивительное сходство не было случайным. Обе поэмы передают сказания народов, родившиеся и созревшие в далекой глубине времен. Дух их во многом одинаков. Что же до стихотворной формы, то она оказалась одинаковой в обоих случаях по особой причине: Лонгфелло после долгих поисков принял для своей работы именно тот размер, который нашел в финских записях «Калевалы». Все это не более как курьезное совпадение, но для нас сейчас оно имеет особое значение.
И Бунин и Бельский были хорошими мастерами стихотворного перевода; они справились со своими задачами отлично. Но любопытная вещь: в предисловиях к книгам оба обратили внимание на чрезвычайную трудность, с которой встретился каждый из них. В чем она заключалась?
Вот тут‑то и начинается самое занятное.
Л. Бельский горько жаловался на чрезвычайную краткость русских слов . Финские слова, говорил он, отличаются удивительной сложностью состава и непомерной длиной. В восьмисложную строку финн умещает два, редко‑редко три слова. Русских же слов, чтобы заполнить то же пространство, требуется три‑четыре, порою пять, а в отдельных случаях и шесть. Вот сравните первые строки «Калевалы» в финском подлиннике и в переводе Бельского:
Mielleni minun tekevi,
Мне пришло одно желанье,
Aivoni ajatelevi.
Я одну задумал думу, ‑
LShteani laualamahan.
Чтобы к пенью быть готовым,
Sa'ani sanelemahan
Чтоб начать скорее слово,
Sukuvirtta suoltamahan,
Чтобы спеть мне предков песню,
Lajivirtta laulamahan...
Рода нашего напевы...
При таком соотношении получается, конечно, очень неприятная вещь: русская речь все время как бы опережает финскую, финский стих непрерывно отстает. А все дело в том, что русские слова очень коротки.
Все это звучит вполне естественно, тем более что Бельский приводил в виде примера такие действительно довольно длинные финские слова, как «Sananlennatinvirkkamies», означающее «телеграфист»: одного такого слова вполне хватит на целую строку «Калевалы», — в нем как раз восемь слогов, если не все девять.
Но беда‑то вот в чем: Бунин сетовал на прямо противоположную трудность. Он указывал на непомерную длину русских слов, делающую особенно мучительным перевод с английского языка, слова которого весьма коротки. Восьмисложная строка лонгфелловской поэмы вмещает в себя пять, семь и даже восемь английских слов, а русских в нее еле‑еле уложишь четыре, пять, да и то редко. Английский стих бежит вперед, как подстегнутый; русский безнадежно и медлительно отстает... А в чем дело? Дело в большой длине русских слов!
И, подобно Бельскому, Бунин иллюстрировал свои жалобы подбором множества коротких слов — английских. Они в подавляющем большинстве были односложными: «бук» (book) — книга, «пэн» (pen) — перо, «биг» (big) — большой, «пиг» (pig) — свинья, «ту рид» (read) — читать, и т. д.
Все это производит крайне странное впечатление. Каковы же, спрашивается, на самом деле русские слова — длинны они или коротки? Кому верить? Но, с другой стороны, как можно говорить так о словах какого бы то ни было языка? Ведь, наверное, в каждом встречаются среди них и более длинные и более короткие... Разве у слов, как у призываемых на военную службу новобранцев, можно установить какую‑то среднюю норму «роста»?
А в то же время, если на деле английские слова почему‑то всегда оказываются короче русских, а русские короче финских, то отчего это зависит? Пожалуй, тогда любопытно поставить такой оригинальный вопрос: какое из человеческих слов является самым длинным во всем мире и, наоборот, которое из них может получить звание чемпиона краткости?
Такой вопрос поставить можно. Правда, ученый‑языковед вряд ли отнесется к нему благожелательно. Вероятнее всего, он назовет его «не имеющим никакого интереса», может быть, даже «пустым». Но ведь мы пока еще не ученые‑языковеды; нас и это может заинтересовать. А разбирая даже столь несерьезную проблему, мы можем попутно столкнуться с такими явлениями внутри слова, с такими его особенностями, с такими закономерностями, свойственными различным человеческим языкам, которые никак уж не назовешь ни малозначительными, ни несерьезными. Так не будем стесняться поднимать и так называемые «пустые вопросы». Как сказал когда‑то Д. И. Менделеев, «истина часто добывается изучением предметов на взгляд малозначащих».
Из книги "Слово о словах". Лев Успенский.
#наука #языкознание #лингвистика #русский язык
Еще по теме здесь: Новости науки и техники.
Источник: «калевала» и «гайавата».