Непрерывно нарастающий, буквально лавинообразный поток информации по четвертичному периоду — времени Великих оледенений и Великих межледниковий — приближает нас к познанию механизма динамики природных условий прошлого и к возможности прогнозирования дальнейшей эволюции биосферы, т. е. к достижению основных, конечных целей палеогеографии. Теоретическое осмысление событий прошлого — не самоцель, а лишь основа для научного предвидения грядущих явлений природы с учетом всевозрастающей роли антропогенного фактора. По существу палеогеография только теперь вступает на этот новый путь своего развития, который открывает перед ней обширные перспективы и возможности целенаправленного использования «клада» эмпирических данных о природных условиях минувших эпох.
В последнее время все большую значимость приобретает идея о том, что без знания прошлого невозможно полностью понять ни современного состояния природы, ни ее дальнейшего развития. Реализация этой идеи нуждается в разработке теоретических и методических основ ретроспективно-прогнозной концепции, призванной синтезировать результаты анализа динамики природной среды в двух направлениях: от настоящего времени к прошлому и от прошлого к будущему. Подобный синтез может быть осуществлен на базе сочетания принципа актуализма с принципом палеоизма.
Ретроспективный анализ — взгляд в прошлое — базируется в основном на принципе актуализма, по которому, как уже отмечалось, прошлое рассматривается через призму современных природных процессов. При этом основываются на тождественности современной и древней систем изменений природных условий Земли. Надо сказать, что даже в таком крайнем, уни-формистском варианте принцип актуализма имел исключительно важное значение для расшифровки истории природы.
Вместе с тем многочисленные геологические, палеогеографические и другие данные показали, что многие события прошлого нельзя ограничить масштабами современных природных явлений и процессов. Именно поэтому было уточнено, что действенность принципа актуализма ослабевает по мере удаления в глубь веков. Однако это резонное уточнение не решает полностью проблемы определения соотношения современных и былых тенденций в развитии природных условий.
Кроме того, требуется определить понятие «современность», на котором базируется принцип актуализма. Какой хронологический смысл вкладывается ь данное понятие? С одной стороны, под «современностью» нельзя понимать какой-то «момент» нашего времени, так как при этом природные процессы «застынут», потеряют свою динамичность. С другой стороны, опасно значительно понижать нижнюю границу современности, ибо при этом могут быть захвачены древние этапы, природная специфика которых была существенно иной, чем в настоящее время.
Таким образом, принцип актуализма страдает некоторой неясностью и односторонностью: он не способен полностью объединить в единую взаимосвязанную систему явления природы прошлого, настоящего и будущего.
Этот пробел может быть восполнен принципом па-леоизма, при котором современные и будущие тенденции развития природы оцениваются с учетом специфики их развития в прошлом. Такой взгляд из прошлого в будущее позволяет выявлять направленность развития природной среды, определяющую своеобразие каждого ритма, сочетающего старые элементы с новыми. Особого внимания заслуживают древние природные процессы, не типичные для настоящего времени, к которым, в частности, можно отнести отмечаемые в прошлом резкие природно-климатические переломы.
По мнению А. А. Величко (100973), «наряду с современными чертами природной структуры, определяемыми главной природной закономерностью (законом широтной зональности.— Н. X.), действующей сейчас, есть основания различать черты, унаследованные от прошлых этапов плейстоцена, возникшие под влиянием процессов, которые составляли главную особенность прошлой, а не современной эпохи... Однако теперь они находятся в угнетенном, подавленном состоянии. Вероятно, следует проводить такие различия не только в ландшафтной структуре, но и в структуре климата». Еще более важно выявлять подобные различия на общебиосферном и космическом уровнях, определявших и определяющих природно-климатическую ситуацию на Земле.
Это в первую очередь относится к незначительным в настоящее время, но сильным в прошлом колебаниям интенсивности космического излучения и солнечной радиации, изменениям напряженности геомагнитных полей и т. д. Эти и другие космические и геофизические процессы, игравшие ранее исключительно важную роль, в настоящее время продолжают действовать в сравнительно ослабленной форме. Однако в будущем, как это неоднократно было в прошлом, они могут вновь активизироваться, выйти на первый план и сыграть неожиданно первостепенную роль.
Применение принципа палеоизма позволяет распознавать эти скрытые от нас тенденции и предвидеть их развитие в будущем. Такой подход обогатит наши знания о современных и будущих природных процессах, укрепит позиции принципа актуализма, что в свою очередь позволит еще больше приблизиться к пониманию прошлого. Применение двух взаимообогащающих принципов — актуализма и палеоизма — облегчит раз: работку прогноза естественных тенденций в развитии биосферы. В этом плане особый интерес представляет последний геологический этап развития Земли — четвертичный, характеризующийся глобальными катаклизмами, связанными с многократным развитием и деградацией обширных оледенений во внетропических районах земного шара.
В обширном потоке палеогеографической информации по четвертичному периоду все явственнее определяется важное направление научного поиска, выраженное в стремлении исследователей концентрировать свое внимание на климатической интерпретации событий прошлого. Это стремление вполне понятно, ибо климат, определяя ход большинства физико-географических процессов на Земле, заключает в себе обобщенную характеристику закономерностей развития природной среды. Изучение климатов прошлого позволило установить две главные закономерности в природно-климатических изменениях четвертичного периода: их ритмичность и направленность.
Ритмичность выражалась в климатических колебаниях, приводивших к сменам ледниковых эпох межледниковыми, значительным изменениям ландшафтов обширных территорий и т. д. Направленность выражалась в уменьшении тепла и нарастании похолодания климата, достигшего наивысшего значения в конце последнего оледенения, около 20 тысяч лет назад, когда большая часть Северной Евразии была скована вечной мерзлотой или перекрыта ледниковыми щитами.
Солнечная радиация, определявшая, вероятно, ритмичность и направленность развития природных условий в плейстоцене, «изменялась по законам синусоиды с постепенным затуханием амплитуды и с возрастанием частоты колебаний, причем ось синусоиды в целом была как бы наклонена от высоких температур к низким. Иными словами, в плейстоцене наблюдалось постепенное уменьшение прихода лучистой энергии от Солнца» (Величко, 1973).
На фоне этих ритмонаправленных изменений голоцен следует рассматривать как потепление межледникового типа. Генеральная тенденция изменения климата этого времени была выявлена еще в начале текущего столетия Сернандером, показавшим на примере Скандинавии переход от холодных арктических условий в конце последнего оледенения к послеледниковому потеплению климата и последующему похолоданию. Все более поздние региональные и глобальные палеогеографические схемы голоцена отражают по существу ту же тенденцию.
К какому этапу голоценового межледниковья относится наше время? Насколько реальна возможность наступления новой ледниковой эпохи? Попытаемся ответить на эти вопросы. Прежде всего рассмотрим голоцен как климатическую модель межледниковой эпохи. Такое сравнение имеет важное значение для выяснения дальнейших изменений природных условий, поскольку голоцен — современный этап четвертичного периода — занимает ключевые позиции в цепи прогнозных построений от прошлого к настоящему и будущему.
Многократный и ритмичный характер смен ледниковых эпох межледниковыми заставляет думать о возможности возникновения нового оледенения. На особую актуальность этой проблемы указывает то обстоятельство, что в настоящее время мы, по всей вероятности, живем в конце потепления в голоцене, палеогеографическая структура которого мало чем отличалась от прошлых межледниковых эпох, закономерно сменявшихся оледенениями.
Работами советских исследователей показано, что каждая ледниковая эпоха подразделяется на две стадии: холодную и влажную в первую половину оледенения и холодную и сухую во вторую половину оледенения. Каждое межледниковье также делится на две стадии: теплую и сухую в первую половину межледниковья и теплую и влажную во вторую половину межледниковья.
Сопоставим эту схему с тремя выделенными нами типами климатических колебаний в Северной Евразии в голоцене. Заключительные этапы последнего оледенения определяются во всех районах Северной Евразии как резко континентальные и относятся к холодной и сухой стадии. Резкое потепление и смягчение континентальное™ климата произошли в конце позднеледни-ковья. Около 10,3 тысячи лет назад начался послеледниковый этап, продолжающийся до настоящего времени. Несмотря на выявленные региональные температурные различия, этот этап рассматривается как теплый межледниковый в отличии от холодного этапа ледниковой эпохи.
Учитывая различия в увлажненности отдельных районов Северной Евразии в голоцене, о которых рассказывалось в предыдущей главе, можно считать, что на Русской равнине и на Дальнем Востоке теплая и сухая стадия относится к первой половине послеледниковья, а теплая и влажная — ко второй половине послеледникового времени. В Сибири наблюдается инверсия данных стадий: первой половине послеледниковья здесь соответствует теплая и влажная стадия, второй — теплая и сухая.
Если сопоставить климатические стадии голоцена с климатическими стадиями плейстоценового ритма, то окажется, что Русская равнина и Дальний Восток развиваются в настоящее время в условиях, характерных для заключительных фаз теплых и влажных стадий межледниковых эпох, закономерно сменявшихся в прошлом холодными и влажными стадиями ледниковых эпох.
Для более детального обоснования этого вывода сравним голоцен с последним межледниковьем (называемым у нас микулинским, а в Западной Европе — эемским), которое завершилось около 70 тысяч лет назад. Абстрагируясь от деталей, можно видеть, что микулинские и голоценовые фазы развития растительности и климата на территории центра Русской равнины имеют много общих черт.
Теплая и сухая стадия микулинского межледниковья в общем соответствует предбореальному, бореальному и отчасти атлантическому периодам голоцена. В обоих случаях отмечается нарастание температур, вызвавшее деградацию покровного оледенения и сокращение горных ледников. Однонаправленные изменения отмечаются и в растительном покрове: прослеживается идентичный переход от холодостойких березово-сосновых лесов к господству теплолюбивых широколиственных лесов, которые достигли своего максимального расцвета в середине микулинского межледниковья и голоцена.
Теплая и влажная стадия микулинского межледниковья напоминает вторую половину послеледникового времени (суббореальный и субатлантический периоды). В обоих случаях отмечается переход от потепления к похолоданию, выразившийся в однонаправленном сокращении теплолюбивых древесных пород, в увеличении увлажненности климата, которое содействовало развитию влаголюбивых лесов, и в частности однотипному расцвету темнохвойных еловых лесов.
И наконец, переходную от микулинского межледниковья к валдайскому оледенению фазу можно сопоставить с наиболее поздней субатлантической фазой, охватывающей примерно последние 700—800 лет. В этих уже довольно холодных фазах отмечается однотипная деградация еловых и широколиственных лесов и развитие березово-сосновых древостоев.
Подобные сопоставления могут привести к выводу о том, что мы уже вступили в холодную и влажную стадию новой ледниковой эпохи. Такое заключение нуждается в основательной проверке. Изменения в составе лесов центра Русской равнины, в частности сокращение ельников в результате широкого распространения березняков и сосняков в конце субатлантического периода, могли определяться не только естественными изменениями природных условий. Они могли явиться и результатом активизации деятельности человека. Однако ссылки на антропогенный фактор, часто встречающиеся в научной литературе, в данном случае неприемлемы по следующим соображениям. Как уже отмечалось, еловые леса резко начали деградировать в этих районах около 700—800 лет назад, т. е. в XIII веке нашей эры, когда обитавший здесь человек не в силах был вызвать столь серьезные и быстрые изменения в растительном покрове обширных территорий. Интенсивными рубками, распашками земель в масштабах, способных существенно изменить лицо естественного ландшафта, центральные районы Русской равнины были охвачены лишь в XVII—XVIII веках.
Кроме того, выяснилось, что еловая тайга стала сокращаться в XIII веке не только на территориях, заселенных русскими земледельцами, но и на всем лесном севере Европейской части СССР, где в то время обитали относительно малолюдные племена охотников и рыболовов. Интенсивные рубки, способные изменить характер лесных формаций, начались в этих северных, почти не тронутых рукой человека районах только в текущем столетии.
Приведенный пример показывает, что смена еловых лесов березняками в XIII веке произошла не в результате антропогенных причин, а в связи с естественными изменениями природных условий на Русской равнине. Подобные изменения лесной растительности, неоднократно происходившие в более ранние этапы голоцена, всегда вызывались изменением климата в сторону похолодания. Значит, и в данном случае приходится иметь дело с естественным процессом — похолоданием климата, связанным с наступлением так называемой малой ледниковой эпохи, продолжавшейся с конца XV до середины XIX века.
Первое холодное дыхание этой эпохи ощущалось и раньше, непосредственно после устойчивого теплого периода, относящегося к интервалу 900—1200 годы нашей эры. В это время граница плавучих льдов в Северной Атлантике располагалась севернее ее современного положения, что позволило викингам беспрепятственно плавать из Норвегии в Ирландию, Гренландию, к берегам Лабрадора до Нью-Фаундленда, проникая на побережья, блокированные ныне льдами. Многочисленные археологические и исторические источники определенно свидетельствуют о том, что природные условия этих территорий были более благоприятными для жизни человека, чем в настоящее время.
С 1200 по 1350 год отмечается период некоторого похолодания и неустойчивости климата (Борисенков, 1976). С этого времени ледниковый щит в Гренландии начинает разрастаться, уничтожая при этом прибрежные поселения норманнов. В Хибинах с XIII века активизируются ледники, а граница леса в горах располагается примерно на 100 метров ниже ее современного положения.
Как уже отмечалось, начавшееся 700—800 лет назад похолодание вызвало деградацию еловых лесов на огромных пространствах Русской равнины. Примерно с конца XV века устанавливалось устойчивое похолодание. Малый ледниковый период окончательно вступил в свои права и держал в холодных тисках многие внетропические районы северного полушария вплоть до середины XIX века.
Затем наступила некоторая передышка: климат изменился в сторону потепления, достигшего своего максимума в 30—40-х годах нашего столетия. В это теплое время уменьшается ледовитость Арктики, усиливается перенос теплых и влажных воздушных масс с запада на восток, сокращается разность температур между полюсом и экватором. На севере Русской равнины потепление климата вызывает новый расцвет еловых лесов, успевших за короткое время продвинуться в тундровую зону на 25—30 километров. В безлесных районах Малоземельской тундры появляется около тысячи новых лесных островков из ели и березы.
Наши дни характеризуются новым, еще, вероятно, не завершившимся похолоданием: с 40-х годов среднегодовая температура на Земле понизилась на 0,6°С, в результате чего возросла ледовитость Арктики, сократился вегетационный период, усилился меридиональный перенос воздушных масс и увеличилась разность температур между полюсом и экватором (Борисенков, 1976). Не исключена возможность того, что эти тенденции, связанные с естественным (а не антропогенным, как считают некоторые исследователи) похолоданием климата, сохранятся в будущем, хотя это и не обязательно будет означать окончательный переход к новой ледниковой эпохе.
Дело в том, что ситуации, близкие к «ледниковым», неоднократно возникали на более ранних этапах послеледникового времени. Вспомним о переславском похолодании, проявившемся около 9,5 тысячи лет назад во многих районах Северной Евразии. Известен также спад температур примерно 8 тысяч лет назад. Мощные волны похолодания охватывали внетропические районы северного полушария 4,9 тысячи и 4,6 тысячи лет назад. Именно в это время в Северной Евразии наметился общий перелом в сторону похолодания климата, а в Северной Америке произошло максимальное развитие «ледниковых условий» за вторую половину голоцена. Хотя эти и более поздние похолодания вызывали довольно значительную активизацию ледниковых явлений на Земле, однако они не выходили за пределы теплой и влажной стадии современного голоценового межледниковья. Истинная эпоха материкового оледенения может начаться только с наступлением длительной холодной и влажной стадии.
Природные изменения в конце субатлантического периода определенно указывают на то, что человечество уже вступило в полосу крайне неустойчивой климатической ситуации с общей тенденцией в сторону похолодания. Во всяком случае, ясно, что голоцен полностью укладывается в межледниковый климатический цикл. Иными словами, голоцен, как межледниковая эпоха, себя «исчерпал», и настоящее время близко к новому оледенению (Хотинский, 1977).
Приведем еще одно важное свидетельство в пользу возможности приближения новой ледниковой эпохи. В Северной Евразии непрерывное и длительное накопление органогенных озерно-болотных отложений могло происходить только в межледниковые эпохи. Во время оледенений формирование органических отложений прерывалось или полностью прекращалось. В большинстве районов нашей страны непрерывное образование органических озерно-болотных осадков началось около 10 тысяч лет назад при переходе к теплому послеледниковому времени. И хотя в Восточной Сибири этот процесс (в силу континентальности климата региона) несколько задержался, связь между непрерывным накоплением органики в межледниковые эпохи и его прекращением в ледниковые периоды устанавливается довольно отчетливо.
Поэтому большой интерес представляют собой новые данные о замедлении развития болот во многих районах СССР. Оказалось, что верхние слои многих торфяников на Севере и Дальнем Востоке имеют гораздо более древний возраст, чем думали ранее. Это свидетельствует о резком сокращении темпов торфонакопления и о разрушении верхних слоев болот во второй половине голоцена. Подобные процессы могут происходить в условиях значительного похолодания климата.
На возможность разрушения поверхностных слоев болот Севера указывали многие исследователи, но вряд ли кто-либо думал, что масштабы его столь велики. Приведу только один пример. Радиоуглеродный возраст образца торфа, взятого на болоте близ города Игарка с глубины 30—40 сантиметров, оказался равным примерно 6 тысячам лет. На болотах лесной зоны Русской равнины такой возраст имеют слои торфа, залегающие на глубинах не менее 3—4 метров. Возраст поверхностных слоев болот не превышает здесь нескольких сот лет.
Замедление темпов накопления органических отложений, выявляемое в конце голоцена, на огромных пространствах Северной Евразии приобретет особый смысл, если учесть, что аналогичное явление устанавливается и в океанах. На состоявшемся в 1978 году в Геологическом институте АН СССР семинаре «Геохронология четвертичного периода» И. В. Граковой, В. М. Купцовым и А. С. Москалевым сообщалось, что накопление органики в донных отложениях океанов заметно замедлилось за последние 4—5 тысяч лет. Все это свидетельствует о глобальном характере сокращения темпов биогенного осадконакопления на земном шаре, что наряду с другими данными указывает на возможность ухудшения природно-климатической ситуации в будущем.
Палеогеографические данные о вероятности возникновения нового глобального похолодания и оледенения внетропических районов Земли заслуживают пристального внимания и изучения как в плане уточнения времени наступления нового природно-климатического этапа, так и определения его возможных последствий.
Когда же произойдет окончательный переход к ледниковой эпохе? Какой запас времени имеется в нашем распоряжении? Ответы на эти конкретные вопросы могут быть получены после дальнейшего изучения былых и современных закономерностей развития природной среды и экстраполяции этих данных в будущее.
Положение осложняется тем, что солнечная активность, определявшая, вероятно, климатические пульсации, по мнению М. С. Эйгенсона (100963), циклична, но не периодична. «Циклы не похожи друг на друга ни по амплитуде, ни по длительности... Солнечная активность многоциклична: циклы высокого порядка складываются с циклами низкого порядка», активно воздействуя на них. Поэтому, писал М. С. Эйгенсон, не следует (теоретически заранее) надеяться найти в палеоклиматических колебаниях строгую периодичность.
Но навязчивая идея о возможности выделения в голоцене и плейстоцене равномерной периодичности, по-видимому, овладела сознанием многих исследователей. Какие только хронологические интервалы (от десятков лет до многих тысячелетий) не выделяют в попытках установления такой закономерности в динамике климатических, гидрологических и иных природных компонентов в прошлом. Цель создания подобных схем достаточно ясна, так как существование строгой повторяемости каких-либо состояний или явлений природы через равные промежутки времени позволило бы смело распространять эту периодичность как в прошлое, так и в будущее.
Однако развитие природной среды в четвертичном периоде оказывается более сложным, оно не ограничивается рамками равномерной периодичности. В голоцене продолжительность теплых или холодных, влажных или засушливых этапов сильно варьирует, и они не укладываются в одинаковые хронологические интервалы. Скорее можно говорить о ритмическом характере природно-климатических процессов, когда наблюдается повторение определенных качественных состояний отдельных элементов системы, причем интервалы у этих повторений необязательно должны быть одинаковыми. Именно эта неравномерность природной ритмики затрудняет определение точного времени наступления нового оледенения.
Кроме того, надо учитывать и направленность развития природно-климатических процессов, состоящую в том, что после каждого ритма или цикла происходит не просто возвращение в исходное состояние, а постепенное изменение системы в определенную сторону до ее перехода в новое качество. Общая тенденция изменения природных условий в четвертичном периоде выражалась в уменьшении тепла в течение этого времени. Каждая последующая ледниковая или межледниковая эпоха была несколько холоднее своего предыдущего палеогеографического аналога (Величко, 1973). Максимальное похолодание отмечается в конце последнего оледенения, в интервале 12—20 тысяч лет назад. Голоцен также является наиболее «холодным» межледниковьем по сравнению с былыми межледниковьями. Если эта закономерность сохранится в будущем, в чем пока нет основания сомневаться, то грядущее похолодание будет значительнее, чем похолодание в последнюю ледниковую эпоху.
Эти уточнения важны, скажет читатель, но все же автор уклоняется от прямого ответа на вопрос о том, когда начнется новое оледенение. Такого ответа палеогеография дать пока не может, хотя дальнейшие исследования, несомненно, позволят яснее представить характер ритмонаправленных изменений природы для осуществления более точного прогноза.
Попытаемся представить хотя бы в общих чертах, что произойдет в природе Северной Евразии, если начнется новое оледенение. Прежде всего значительно изменится климатическая ситуация. Холодный и сырой климат станет длительное время господствовать на огромных территориях. Короткое прохладное лето будет сменяться продолжительной многоснежной зимой. Вечная мерзлота, распространенная сейчас в резко континентальных районах Сибири, начнет расползаться по Северной Евразии. Тундра интенсивно вторгнется в лесную зону, которая частично разрушится и обеднится за счет деградации теплолюбивых широколиственных лесов в Европе и еловых лесов в Сибири. Леса полностью не исчезнут, хотя будут более однородными и редкостойными.
Значительно увеличится ледовитость Арктики. В горных районах произойдет активный рост горнодолинного оледенения. Но главным центром материкового оледенения, как и в прошлом, станет Скандинавия '. Именно здесь начнется формирование грандиозного ледникового щита, который в прошлом неоднократно распространялся на юг и юго-восток, уничтожая все живое на огромных пространствах Европы. Морены — следы былых вторжений скандинавских ледников различного возраста — хорошо известны и изучены в центральных и северо-западных районах Европейской части СССР. Однако оказалось, что подобный наступательный характер последний ледниковый щит проявил только во второй (холодной и сухой) половине валдайского, или вюрмского, оледенения. В первой (холодной и влажной) половине оледенения ледник не выходил за пределы Скандинавии.
Как объяснить это явление? Казалось бы, ледник должен быть активнее во время влажной стадии, так как сухость климата не способствует его развитию. Это противоречие объясняется гипотезой В. Г. Ходакова (100973) о «деградационном наступании ледника». По этой гипотезе, в первой половине последнего оледенения в Скандинавии в условиях холодного и влажного климата шло интенсивное накопление «жесткого» льда и постепенное формирование огромного ледникового щита куполообразной формы. По мере роста ледника происходило усиление антициклонального режима над Северной Европой. Создавалась обстановка, близкая к современным условиям резко континентальных областей Сибири, где, как известно, исключается возможность сколько-нибудь значительного развития материковых ледников.
Таким образом, климатическая обстановка во второй половине оледенения не способствовала дальнейшему накоплению льда. Рост массы ледника прекратился, и началась деградация огромного ледникового тела. Купол осел, лед перешел в пластичное состояние, обретя способность к интенсивному движению. Разрушаясь, ледник вышел за пределы Скандинавии и как бы растекся на огромных пространствах Европы. В целом происходило грандиозное увеличение площади покровного оледенения при уменьшении массы льда.
Судя по прошлому, эта наиболее грозная стадия будет отделена от начала ледниковой эпохи несколькими десятками тысячелетий, когда процесс образования ледников будет локализован в отдельных районах Северной Евразии. Учитывая темпы развития человечества, можно не сомневаться, что за этот длительный срок оно изыщет действенные средства борьбы против образования ледниковых щитов и наступление ледника в Европе на этот раз не состоится. Сложнее компенсировать огромные естественные энергетические потери, связанные с глубокой температурной депрессией, которая охватит всю биосферу при переходе к новой ледниковой эпохе. По-видимому, только развитие ядерной, термоядерной и других новых видов энергетики сможет противостоять этой грандиозной силе. Для радикального решения проблемы следует бороться не столько с последствиями ледниковой эпохи, сколько с причинами, ее вызывающими. А эти вопросы далекой от нас перспективы будут решаться на общебиосферном уровне.
В настоящее время целесообразно сосредоточить внимание на выявлении признаков, указывающих на возможность приближения нового ледникового цикла. Палеогеографические разработки в данной области могут быть успешно использованы в программе международного мониторинга — системы контроля за окружающей средой. Она включает, по представлению И. П. Герасимова (100976), три основных элемента: 1) систематические наблюдения за состоянием природной среды и определения возможных ее изменений (особенно под воздействием человека), 2) контроль за такими изменениями и 3) мероприятия по регулированию — управлению средой. Важным компонентом этой системы должен стать биосферный мониторинг, обеспечивающий наблюдение, контроль и прогноз возможных изменений в глобальном масштабе.
На космическом уровне «надо исследовать геофизические характеристики солнечной радиации, поступающей в атмосферу и на земную поверхность, как главной энергетической базы всех биосферных процессов» (Герасимов, 1976). Развитие геофизики и астрофизики привело к пониманию того важного значения, которое имеет солнечная активность для различных процессов, происходящих в биосфере. Накапливается все больше данных, свидетельствующих о существовании тесной взаимосвязи между изменениями солнечной активности, геомагнитных полей и климато-метеорологических процессов на Земле (Дубров, 1974). Есть основание думать, что так называемая солнечная постоянная, определяющая количество солнечной энергии, приходящей к земной атмосфере на единицу площади (100,940+ +0,03 кал/см2 мин), является в действительности скорее всего не постоянной, а меняющейся величиной. По мнению Е. П. Борисенкова (100976), новые данные дают «все основания говорить о возможном изменении как интегральной, так и спектральной характеристики солнечной постоянной» и связать их с вполне определенными климатическими колебаниями на Земле.
Аналогичных взглядов придерживается X. Е. Ландсберг (100974), считающий: теория климата должна учитывать тот факт, что приходящая солнечная радиация непостоянна, хотя эта величина и называется постоянной. Колебания поступающей к Земле энергии происходят за счет флуктуации потока радиации, излучаемой Солнцем. Дальнейшее уточнение величин солнечной постоянной и ее изменений во времени позволит более ясно представить, как «дыхание» Солнца сказывалось на биосферных, и в частности климатических, процессах. В международных климатических и астрофизических программах этой проблеме уделяется значительное внимание.
На биосферном уровне важное значение приобретает климатический мониторинг — программа долгосрочных наблюдений за различными компонентами биосферы, ответственными за климатические изменения. Такого рода международным научным исследованиям, направленным на создание физических, математических моделей климата и его прогнозирование, теперь придается большое значение (Борисенков, 1976). Глобальные наблюдения за изменением концентрации в атмосфере аэрозолей, углекислого газа, за состоянием озонного слоя и темпами роста антропогенных энергетических мощностей исключительно важны для определения современных и будущих тенденций в развитии природно-климатических условий на нашей планете.
В настоящее время создана и успешно развивается система обычных и спутниковых метеорологических наблюдений (Кондратьев, 1975) в рамках осуществления проекта Всемирной службы погоды (ВСП) и Программы исследования глобальных атмосферных процессов (ПИГАП). Международная программа «ПИГАП-климат» направлена на изучение климата в прошлом с целью прогноза будущих изменений на короткие и длительные промежутки времени с учетом как естественных, так и антропогенных факторов.
В 1977 году принята национальная программа СССР «ПИГАП», в которой указывается на необходимость документации климата прошлого по данным инструментальных и косвенных наблюдений, развития статистических методов и выделения климатических тенденций различного масштаба. Рекомендуется использование в математических моделях палеотемпературных данных, полученных для различных геологических эпох. Особенно перспективно будет привлечение обширных палеоклиматических материалов по голоцену и плейстоцену.
Палеогеографы, стремящиеся к осуществлению прогнозных построений, крайне заинтересованы в активизации наблюдений за изменением термического режима и влажности атмосферы в глобальном масштабе. Особенно важен анализ причин и последствий изменений характера циркуляционных процессов во время зональных и меридиональных эпох. Надо иметь в виду, что мы живем в меридиональную, неустойчивую и относительно холодную эпоху, которая, по мнению некоторых климатологов, должна уже была смениться зональной, более теплой эпохой, но этого пока не происходит.
На региональном уровне важны ведущиеся сейчас наблюдения за развитием ледниковых покровов в различных районах Земли. Фотоизображения со спутников позволяют точно определять современную ледовую обстановку. В частности, было установлено, что в Арктике площадь, покрытая льдом и снегом, увеличилась к 1971 году на 12% (Борисенков, 1976).
Эти данные не оставляют сомнения в современном снижении температуры арктического «холодильника», режим которого в большой степени определяет характер климатических изменений в умеренных широтах северного полушария.
Следует тщательно следить за «жизнью» антициклонов и изменением путей движения циклонов, а также за климатическими характеристиками в различных зональных и провинциальных условиях. Важную роль могут сыграть геоботанические наблюдения за динамикой растительного покрова территорий, где ландшафты более или менее сохранили свой естественный облик. Большой интерес представит изучение границы между лесом и тундрой, наиболее динамичной и чутко реагировавшей на климатические колебания в голоцене. Природа северных районов нашей страны еще слабо нарушена деятельностью человека, и здесь можно получить относительно «чистые» данные о естественных тенденциях в развитии физико-географической среды.
Больше внимания надо уделить изучению экологии различных видов растений и животных — характерных индикаторов климатических изменений. Не менее важен анализ динамики продуктивности биогеоценозов в различных ландшафтных условиях.
В рамках рассматриваемой проблемы новое звучание могут приобрести исследования современных торфяников — этих уникальных летописей природы прошлого, прочитанных еще не полностью, хотя в этой области имеются научные традиции и значительные достижения. Наблюдения за изменением темпов накопления органогенных отложений на болотах и озерах нашей страны могут, как уже отмечалось, сыграть исключительно важную роль при определении современных и будущих тенденций развития природной среды. Естественно, что эти наблюдения на суше надо координировать с исследованиями аналогичного процесса накопления органики в океанических осадках. Признаки будущего развития природной среды могут быть уловлены и с помощью других методов: гидрологического, геоморфологического, почвенного.
При проведении жизненно важных наблюдений по программе биосферного мониторинга потребуется создание взаимосвязанной системы надземных и наземных станций слежения за развитием современных природных условий на Земле. Взгляд «сверху» уже теперь успешно осуществляется с помощью фото- и телеизображений, получаемых со спутников и самолетов, радиолокации земных объектов и других новейших методов. Наземные наблюдения по программе биосферного мониторинга, по мнению И. П. Герасимова (100976), должны опираться на систему геоэкологических региональных полигонов, расположенных в различных зональных условиях.
Кроме зональных полигонов будет существовать сеть биосферных станций, приуроченных к особым географическим пунктам, где можно проследить за развитием барических центров действия атмосферы, а также за основными закономерностями циркуляции воздушных масс. Не следует забывать и о необходимости расширения заповедников, где можно получить надежные сведения о характере и направленности развития природы, еще слабо нарушенной антропогенными воздействиями.
Антропогенное влияние на естественные процессы по мере все большей интенсификации деятельности человека постоянно нарастает и расширяется, охватывает локальные, региональные и даже глобальные уровни. Именно эта черта принципиально отличает голоцен от всех предшествовавших этапов четвертичного периода. Но только в текущем столетии антропогенные влияния многократно усилились.
Отмечаемый в последнее время рост антропогенного фактора еще недавно порождал представление о всевозрастающей независимости человека от природы. Однако при этом надо учитывать одновременный рост, вызванный самим человеком, экологических кризисов, а также мощные, неподвластные пока человеку ритмы общей направленности развития природы Земли, механизм действия которых определяется на биосферно-космических уровнях. Кризисные последствия пренебрежительного отношения к экологическому фактору на основе представления о возникновении особой, якобы неуязвимой антропогенной среды хорошо известны.
Интенсивно изменяя естественную природу, человек попадает в еще большую зависимость от создаваемой им самим «вторичной» антропогенной природы, которая часто оказывается ему противопоказанной по физико-химическим, биологическим свойствам и даже психоэмоциональным воздействиям. Как отмечает Ю. М. Манин (100977), «сегодня в окружающую среду поступает так много химических веществ, что человеческий организм просто не в состоянии успеть выработать необходимые защитные свойства. Запасы генетической прочности человека не беспредельны». Таким образом, забвение важности роли экологического фактора ведет не только к нежелательным изменениям природной среды обитания человека, но и к существенным антро-побиологическим патологиям.
Вместе с тем некоторые исследователи поддаются соблазну объяснять современные глобальные климатические колебания антропогенными причинами, считая, в частности, что рост производства человеком энергии в ближайшее время определит направленность климатических изменений, остановит естественную тенденцию в сторону похолодания и приведет к всеобщему перегреву Земли. В такой постановке вопроса роль антропогенного фактора явно переоценивается. Влияние деятельности человека на погодные явления, не говоря уже о климате, пока незначительно, хотя в дальнейшем оно, несомненно, усилится.
Не подтвердилось, в частности, мнение о том, что при современных темпах роста энергетических мощностей в мире и увеличения непосредственных тепловых выбросов в атмосферу в ближайшие 100—200 лет будет достигнут так называемый «тепловой барьер».
Проведенные Е. П. Борисенковым расчеты, основанные на решении уравнения теплового баланса, показывают, что при вполне реальном увеличении энергетических мощностей примерно на 3% в год к 2120 году производство топлива составит 8-10 11 тонн условного топлива. Этого хватит для обеспечения 15 миллиардов человек при норме, в 10—12 раз превышающей современную в самых промышленно развитых странах. При этом не может произойти ощутимого изменения средней глобальной температуры, которая увеличится лишь на 0,25—0,3°С. При более высоких (60%), но менее реальных темпах роста вырабатываемой энергии химическое топливо было бы исчерпано уже примерно через 110 лет, и, не дойдя до «теплового барьера», человечество столкнулось бы с его нехваткой. Таким образом, в ближайшие 150 лет никакого «теплового барьера» за счет тепловых выбросов достигнуто быть не может.
Часто обращают внимание на увеличение в последние десятилетия концентрации углекислоты в атмосфере за счет сжигания различных видов топлива. Углекислый газ в атмосфере, пропуская коротковолновую солнечную радиацию к Земле, задерживает длинноволновое излучение, уносящее тепло в мировое пространство, и создает так называемый парниковый эффект. Интенсификация хозяйственной деятельности ведет в последнее время к увеличению концентрации СОг в атмосфере, что усиливает парниковый эффект и может привести к значительному повышению температуры у поверхности Земли.
Однако, как оказалось, значительная часть углекислоты поглощается океаном и лесами, выполняющими роль стабилизирующего буфера. Кроме того, скорость обмена и объем СО2 в естественных циклах (атмосфера—земная биомасса, атмосфера—океан) на несколько порядков выше величины поступления С02 за счет антропогенных факторов. «Достаточно в естественном цикле измениться скорости этого обмена на десятые доли процента, чтобы изменения С02 превзошли антропогенное поступление углекислого газа в атмосферу» (Борисенков, 1976). Характерно, что, несмотря на существенный рост концентрации СОг в течение последних десятилетий, наблюдается не увеличение, а падение температур.
По мнению X. Е. Ландсберга (100974), «увеличение количества СО2 в атмосфере за последние сто лет, обусловленное как хозяйственной деятельностью, так и естественными причинами, мало повлияло на глобальную температуру. Практически любое количество углекислого газа, которое может образоваться в результате сжигания ископаемого топлива, едва ли может сильно повлиять на климат и вызвать его существенные изменения».
Надо учитывать также, что утепляющему эффекту, связанному с антропогенным ростом энергии и двуокиси углерода, противостоит охлаждение, вызываемое увеличением запыленности атмосферы. В целом, несмотря на интенсивный рост хозяйственной деятельности человека за последние 30 лет, температура в масштабе мира непрерывно снижалась начиная с 1945 года. И наконец, надо вспомнить, что гораздо более мощные климатические пульсации были характерны для всей предшествовавшей истории четвертичного периода, когда климатообразующую роль деятельности человека можно полностью исключить.
Представления о возникновении экологических кризисов антропогенного характера в глубокой древности не подтверждаются палеогеографическими данными. Некоторые ученые, загипнотизированные современным состоянием экологических проблем, пытаются перенести их в далекое прошлое без учета временных, природных, демографических и иных факторов. Высказывается, в частности, предположение, что первая культура современного человека — верхний палеолит — привела к возникновению на обширных территориях экологического кризиса, уничтожившего эту культуру. Однако характерные для этого и несколько более позднего времени присваивающие типы хозяйства крайне незначительно меняли лицо естественных ландшафтов. Региональные экологические кризисы безусловно имели важное значение в развитии древних палеолитических, мезолитических и неолитических племен, но они вызывались не антропогенными факторами, а естественными природными изменениями, связанными в первую очередь с климатическими колебаниями.
Но, может быть, подобное мнение сложилось у автора лишь в результате анализа древней истории человека и природы в специфических условиях лесной зоны Восточной Европы, где развитие хозяйственной деятельности первобытных племен шло особыми путями? Ведь имеются многочисленные археологические свидетельства того, что во многих ныне пустынных районах Северной Африки, Ближнего Востока, Средней Азии существовали ранее процветающие культуры и цивилизации. При этом само возникновение пустынь на месте былых оазисов иногда объясняется интенсивным и неумелым ведением хозяйства, что и вызывало региональные экологические катастрофы, заставлявшие людей покидать насиженные места.
В 70-х годах падение среднегодовой температуры в северном полушарии прекратилось и наметилась незначительная тенденция к ее повышению, однако эти изменения рассматриваются как второстепенные, происходящие на общем фоне похолодания климата.
В этом случае, по-видимому, причинно-следственные связи искажаются, так как они устанавливаются без учета палеогеографических материалов. Нельзя полностью переносить в прошлое природные условия современных пустынь, претерпевавших в течение голоцена большие изменения. Так, по данным Дж. Кларка (100977), в конце плейстоцена и раннем голоцене пустыни в Северной Африке занимали меньшую, чем теперь, площадь и Сахара «представляла собой в высшей степени благоприятную среду обитания для охотников, рыболовов и собирателей». Периоды повышенной увлажненности отмечены здесь и в более позднее время, а современные границы Сахары окончательно установились около середины 3-го тысячелетия до нашей эры. Аналогичная ситуация складывалась и в Средней Азии, где в 6—3-м тысячелетиях до нашей эры климат был более влажным и имелось много пресных водоемов, что содействовало широкому расселению неолитических племен даже в таких, казалось бы, с современной точки зрения неблагоприятных для жизни районах, как Каракумы и Кызылкум (Виноградов и др., 1974). Последующее увеличение засушливости климата изменило лицо ландшафтов многих районов Сахары и Средней Азии, приведя к активизации пустынных явлений, что заставило людей оставить свои стоянки.
Таким образом, не деятельность человека в прошлом вызывала в данных случаях экологические кризисы, а резкие природно-климатические изменения ставили перед ним дилемму: либо покинуть изменившиеся в неблагоприятную сторону территории, либо приспособить свое хозяйство к новым условиям среды. Выбор зависел как от масштабов природных изменений, так и от социального и биологического уровня развития первобытных коллективов.
Кроме того, следует отказаться от представления о человеке времен позднего палеолита — неолита как о примитивном дикаре, не отдающем себе отчета о результатах своей хозяйственной деятельности. Приводимые в литературе примеры неумеренного выпаса скота или грандиозных «охотничьих» пожаров, истреблявших растительный покров огромных территорий, вряд ли соответствуют действительности. Располагая огромным опытом предшествовавших поколений, человек вполне осознавал последствия действий, подрывающих основы дальнейшего существования. Его зависимость от даров природы была в то время исключительно сильной. Поэтому более вероятно, что древние хозяйства являлись системами, учитывавшими нужды не только настоящего, но и будущего времени. Умение приспособить свои хозяйства к специфике природных ландшафтов — одна из наиболее ярких черт первобытных племен.
Серьезные тенденции к возникновению экологических кризисов в крупнорегиональном и глобальном масштабах выявляются лишь в текущем столетии, хотя и теперь они не достигли силы, способной изменить ход естественных климатических изменений. «В настоящее время роль антропогенных факторов в энергетическом смысле все еще менее существенна, чем естественных» (Борисенков, 1976).
Вместе с тем человек уже «вызвал локальные изменения климата и подошел к тому, чтобы произвести региональные изменения. Он пока еще на подступах к осуществлению искусственных изменений климата, проводимых по плану» (Ландсберг, 1974). Хорошо известны тепловые эффекты, так называемые «острова тепла», возникшие в районах крупных городов и промышленных центров. Возможность целенаправленного воздействия на погодные процессы уже теперь подтверждается различными мероприятиями, проводимыми в широких масштабах в СССР, США и других странах. Существуют реальные способы увеличения осадков в виде дождя и снега, уменьшения силы ураганных ветров. Однако это лишь первые шаги к осуществлению более серьезных мероприятий по регулированию человеком природно-климатических процессов.
Несомненно, что человечество в будущем будет способно влиять как на погодные, так и на климатические явления. Однако это может быть достигнуто не при пассивном ожидании результатов увеличения производства энергии и иных неконтролируемых последствий интенсификации промышленного производства, а при активном и целенаправленном воздействии на климатические процессы в крупных масштабах.
Подключение к традиционным источникам энергии грандиозных мощностей ядерной и термоядерной энергетики открывает большие перспективы в деле регулирования природно-климатических процессов на Земле. При реализации этих целей потребуется осуществление и укрепление международного научно-технического сотрудничества, так как климатические проблемы будут решаться на огромных пространствах, не ограниченных территориями отдельных стран.
Изучение палеогеографии голоцена и плейстоцена показывает, что человечеству в будущем (как и в прошлом) придется столкнуться с гораздо более значительными изменениями природной среды, чем это наблюдалось в историческое время. Можно, в частности, указать на возможность возникновения глобальных природно-климатических переломов, способных коренным образом изменить экологические условия обитания человека на огромных территориях (Хотинский, 1977).
Палеогеографический анализ благоприятных для человека природных ситуаций в голоцене может явиться основой для моделирования и осуществления в будущем крупных проектов преобразования среды. К разработке таких проектов надо подходить с большой осторожностью, так как улучшение условий в одних районах может повлечь нежелательные последствия на других территориях. Палеогеографический парадокс голоцена в Северной Евразии указывает на возможность таких ситуаций, когда при увеличении влажности климата в одних районах происходит иссушение в других.
Наиболее оптимальная природная обстановка складывалась в атлантическом периоде. Именно это время характеризуется максимальным расцветом растительного и животного мира и исключительно благоприятными условиями обитания человека во всей Северной Евразии. Этот период заслуживает особого внимания, так как он может служить палеогеографическим эталоном для разработки моделей и проектов изменения среды в нужную для человека сторону.
Бурное, все ускоряющееся развитие научной мысли и технических возможностей человечества создает реальные предпосылки для осуществления подобных проектов. Еще Ф. Энгельс в работе «Наброски к критике политической экономии» предвидел великий переворот, «навстречу которому движется наш век,— примирению человечества с природой и с самим собой».
Существует два основных направления, два подхода к проблеме взаимоотношения человека с природой — пассивный и активный. Пассивное отношение к природе выражается в двух формах: либо в признании целесообразности действий природы, либо в отрицании целесообразности, но признании их необходимости, неизбежности. Если концепция природного детерминизма не получила значительного распространения, то первая форма пассивности в различных модификациях развивается в современных работах. «.Неверно считают, что природу надо либо покорять, либо помогать ей, но не сотрудничать с ней. Человек не должен брать на себя функции биосферы, а должен облегчить ей ее трудную работу в расчете на ее «мудрость» (выделено мной.— Н. X.) и внутреннюю силу» (Лаптев, 1978).
Но сотрудничество с природой на основе «взаимного уважения» и «полного доверия» возможно лишь в условиях ее относительной стабильности, относительной устойчивости, которыми характеризуется наше время. Вместе с тем данные палеогеографии указывают на то, что в будущем могут возникнуть такие природные явления и процессы, которые потребуют не сотрудничества, а необходимости противостояния им и изменения в необходимую для человечества сторону.
Это предвидел В. И. Ленин, призывая к познанию законов природы и господству над ней. Господство над природой нельзя, конечно, понимать как потребительское, утилитарное отношение к ней в расчете на неисчерпаемость природной кладовой. Оно должно сбалансированно сочетать элементы охраны естественной природы с элементами ее неизбежного и необходимого изменения.
Концепция активного воздействия человечества на природные процессы была впервые разработана в нашей стране в конце прошлого века Н. Ф. Федоровым. Работы этого сотрудника библиотеки Румянцевского музея, обратившие на себя пристальное внимание Ф. М. Достоевского, В. С. Соловьева, Л. Н. Толстого, остались малоизвестными. К настоящему времени сохранились немногочисленные экземпляры его работы «Философия общего дела», изданной малыми тиражами усилиями его учеников — В. А. Кожевниковым и Н. П. Петерсоном.
Только недавно была опубликована интересная статья о жизни и учении этого удивительного труженика, подвижника и аскета, многие мысли и предвидения которого приобретают все большую значимость (Семенова, 1977). Коротко остановимся лишь на той части его концепции, которая касается проблем взаимодействия и взаимоотношения человека с природой.
Н. Ф. Федоров — один из первых в мире мыслителей, обративший внимание на необходимость сознательного воздействия на «слепые» силы природы, причем природы не только земного, биосферного, но и космического уровня. В этом отношении он является прямым предшественником В. И. Вернадского, высказавшего и обосновавшего великую идею об уже свершившемся переходе биосферы в новое качество (ноосферу — сферу разума) и о необходимости ее перестройки в интересах «свободно мыслящего человечества как единого целого». В статье «Природа — враг временный, друг вечный» Н. Ф. Федоров писал, что «враждебные силы природы имеют то явный, то скрытый характер и не всегда обнаруживают свою вражду к нам, вражду бессознательную и неумышленную, происходящую из сил, не дающих себе отчета в своих действиях». Часто природа кажется нам переполненной благосклонности и щедрот к нам; но эта обманчивая благосклонность не менее вредна, чем явная вражда.
Он звал к активному вмешательству в действие «слепых, неродственных сил природы», к преодолению геоцентризма в мышлении, к поискам главных рычагов управления природными процессами и овладению ими. «Родственное» господство над природой — это власть над основными условиями не только нашего существования, но и действия окружающих нас космических сил.
Он обращает внимание на колоссальный гнет природы, на господство слепой и бесчувственной силы над чувственной и разумной. В человеке слепая естественная сила начинает превращаться в сознательную, чувственную, т. е. родственную силу, которой можно и нужно управлять. Впервые им ставится проблема оскудения природных ресурсов Земли и указывается на возможность возникновения экологических кризисов в глобальном масштабе задолго до того, как эти тенденции выявились с особой отчетливостью.
Н. Ф. Федоров безгранично верил в творческие возможности человеческого разума и в науку. Совокупный опыт коллективного разума свободно мыслящего человечества, действующего как единое целое, может совершить «чудо»—превратить науку в настоящее народное дело. Наука должна быть не только познавательной, но и действенной. Категоричность, жесткое программирование столь же опасны и вредны для науки, как и расплывчатость, неопределенность научных целей. Только наука, направленная на изучение взаимосвязей земных и космических сил, станет наукой сложения и восстановления, а не разложения и умерщвления. Н. Ф. Федоров одним из первых ставит вопрос о необходимости всячески использовать энергию Солнца для решения хозяйственных задач. Он призывает к созданию регулирующего аппарата, без которого солнечная энергия остается слепой, смертоносной (а не только животворящей, как обычно считают до сих пор) силой. Он уловил важную роль климатических изменений в развитии природных процессов на Земле и призвал к их всеобщему изучению.
Космический, биосферный аспекты изучения природы явно выступают на первый план. Проблемы физики, химии и даже психологии необходимо исследовать в космических масштабах. «Нельзя отрывать психологию от космологии, т. е. делать космологию бездушной, а психологию бессильной». Эти идеи Н. Ф. Федорова в настоящее время приобретают все большую значимость и актуальность. Несмотря на некоторую незавершенность и противоречивость, его концепция может рассматриваться как ценное наследие, как важный проект общего дела: поиска и разработки новой антропокос-мической формулы Мира.
Путь к взаимосвязанному изучению биосферы и космоса, проложенный К. Э. Циолковским, В. И. Вернадским, Н. Ф. Федоровым, А. Л. Чижевским и другими, открывает перед геологией и палеогеографией новые перспективы. Значение этих ранее «чисто» земных научных дисциплин возрастает, так как ими накоплен богатейший опыт пространственно-временных характеристик и анализа природных явлений прошлого.
Неточным является мнение некоторых физиков о том, что «земные процессы не обладают значительной памятью, так как всякое возмущение в земных условиях быстро рассеивается. В условиях Земли, где процессы протекают при высоком молекулярном и турбулентном трении, не может быть (выделено мной.— Н. X.) естественных долговременных носителей информации» (Дружинин и др., 1974). Но именно эта уникальная информация о былых и современных биосферных и космических процессах постоянно накапливалась, накапливается и сохраняется в недрах Земли. Благодаря быстрому и все ускоряющемуся совершенствованию палеогеографических, геологических, геохимических и других методов исследования эта информация становится все более многоплановой и сложной. Несомненно, что в ближайшее время в дело расшифровки палеогеографических данных активнее, чем ранее, включатся физики, химики, биологи и другие специалисты. В поисках следов прошлого, ведущих в будущее, надо объединить научные силы не только естественных, но и обществоведческих дисциплин для лучшего понимания и устройства этого будущего.