Долгое время на Британских островах сохранялся характерный для первобытных народов обычай решать конфликты между двумя племенами (или кланами) смертельной битвой, в которой с обеих сторон участвовало равное число бойцов.
Такая битва представляла собой красочное и захватывающее зрелище. Зрители-соплеменники весьма эмоционально переживали ход сражения. Нередко такие сражения приурочивались к календарным праздникам. В каждой из двух «команд» было несколько десятков человек, так что общее количество сражающихся иногда достигало сотни и более.
В истории британцев таких «сражений-зрелищ» было множество, но наибольшую известность получила битва между двумя шотландскими кланами, состоявшаяся в 1396 году в Перте. В ней с каждой стороны участвовали по 30 воинов, вооруженных мечами и кинжалами. Она описана многими историками и писателями. Приведем ее описание в романе Вальтера Скотта «Пертская красавица, или Валентинов день».
«Посреди поля была сооружена крепкая ограда, замыкавшая с трех сторон площадь в полтораста ярдов длины и пятьдесят ширины. С четвертой стороны арена была достаточно ограждена рекой. Для удобства зрителей соорудили вокруг ограды амфитеатр, оставив свободным широкий промежуток - для стражи, пешей и конной, и для зрителей из простонародья. У ближайшего к городу конца арены выстроились в ряд высокие крытые галереи для короля и его придворных, так красочно изукрашенные гирляндами и росписью, что за этим местом сохранилось по сей день название Золотого (или Золоченого) Шатра.
Менестрели горцев, трубившие «пиброхи», то есть «боевые напевы», каждой из двух соперничавших конфедераций, смолкли, как только бойцы вступили на Северный луг, ибо таков был установленный заранее порядок. Два статных престарелых воина, каждый со знаменем своего клана, прошли в противоположные концы арены и, воткнув хоругви в землю, приготовились, не участвуя в битве, стать ее свидетелями. Волынщики, которым также положено было сохранять нейтралитет в борьбе, заняли свои места у соответственного браттаха (знамени - Авт.).
Толпа приняла оба отряда равно восторженным кличем, каким она всегда в подобных случаях приветствует тех, чьи труды должны доставить ей потеху - или то, что именуется словом «спорт».
Бойцы не отвечали на приветствия, но оба отряда прошли по лугу и стали у ограды с двух концов, где имелись входы, через которые их должны были пропустить на арену. Оба входа охранялись сильной стражей из латников. Граф-маршал - у одного, лорд верховный констебль - у другого тщательно проверяли каждого бойца, в положенном ли он вооружении, которое должны были составлять стальной шлем, кольчуга, двуручный меч и кинжал. Они проверили также и численность каждого отряда...
В напряженном ожидании кровавой игры зрители весело и шумно выражали свое одобрение. Спорили и бились об заклад касательно исхода битвы и ожидаемых подвигов отдельных ее участников...
Оба вождя расположили свои отряды в три ряда по десять человек. Бойцов поставили на таком расстоянии друг от друга, чтобы каждый мог свободно орудовать мечом, клинок которого имел пять футов (152 см) в длину. Второй и третий ряды составляли резерв и должны были вступать в бой по мере того, как первый будет редеть...
Когда оба клана выстроились в таком порядке друг против друга, они стали ярым кличем выражать свое рвение королевских вассалов и жажду показать его наделе. Клич, раздавшийся сперва в строю кухилов, был подхвачен хаттанами; в то же время те и другие потрясали мечами и гневно грозились, точно хотели сломить дух противника перед тем, как действительно вступить в борьбу...
Первые ряды стали рубиться длинными мечами, бой, казалось, развивался поначалу как цепь независимых поединков. Но вскоре с той и другой стороны, распаленные ненавистью и жаждой славы, стали пробиваться в промежутки воины вторых и третьих рядов, и теперь битва являла картину общей сечи: над хаосом свалки то поднимались, то опускались громадные мечи, одни - еще сверкая, другие - залитые кровью, и так быстро они двигались, что казалось, будто ими управляют не человеческие руки, а какой-то сложный механизм. Многие бойцы, так как в тесноте стало невозможно пользоваться длинным мечом, уже пускали в ход кинжалы и пытались подойти к противнику совсем близко, чтобы тот, размахнувшись мечом, не мог их задеть.
Хлестала кровь и стоны раненых сливались с воем кидавшихся в сечу - потому, что во все времена шотландские горцы, верные своему исконному обычаю, не кричали в бою, а скорей завывали. Однако зрители, даже те из них, чей взор был привычен к зрелищу крови и смятения, не могли разобрать, какая сторона берет верх. Бой, правда, шел, то продвигаясь ближе, то отступая, но это говорило всякий раз лишь о кратковременном превосходстве, которое тут же утрачивалось под натиском противной стороны. Дикая музыка^волынок еще звучала над сечей и побуждала бойцов с новым рвением кидаться в битву.
Но вдруг, словно по обоюдному сговору, волынки пропели сигнал к отступлению; он был дан заунывными звуками, означавшими, казалось, погребальную песнь над павшими. Стороны прекратили схватку и разошлись для передышки на несколько минут...
Оба вождя, дав бойцам передохнуть минут десять, снова построили свои отряды, численность которых сократилась на добрую треть. Бой передвинулся теперь ближе к реке: на прежнем месте схватки, заваленном телами убитых и раненых, стало тесно. Можно было видеть, как раненые - то один, то другой - приподнимались взглянуть на поле битвы и снова откидывались на спину - большей частью затем, чтобы тут же умереть от потери крови, так и хлеставшей из зияющих ран...
Бой, однако, продолжался и, по мере того, как убывала сила воинов, их ярость словно росла. Генри Уинд, получивший немало ран, казалось, решил пробиться сквозь охрану вождя или целиком ее уничтожить - всех этих бесстрашных бойцов, заслонявших в битве того, чей вид разжигал в нем воинственный пыл. Но по-прежнему на клич отца: «Еще один за Гектора!» -сыновья отзывались, ликуя ответным: «На смерть за Гектора!» и хотя ряды кухилов совсем поредели, исход сражения был все еще сомнительным. Только физическая усталость принудила сражавшихся сделать новый перерыв в борьбе.
Теперь нетрудно было увидеть, что в отряде хаттанов осталось двенадцать человек, но из них двое или трое могли стоять, лишь опершись на мечи. В отряде же кухилов осталось пятеро, в том числе Торквил и его младший сын, оба легко раненые...
Вскоре зрители увидели, как те, что вышли живыми из отчаянной борьбы, снова стали строиться, готовясь возобновить смертельную схватку на самом берегу реки - единственном участке арены, еще не скользком от крови и не слишком загроможденном телами убитых...
Волынщики на обоих концах арены заиграли на своих волынках, и бойцы снова вступили в бой, пусть не с прежней силой, зато с неослабной яростью. Присоединились к ним и те, кому полагалось соблюдать нейтралитет, - но безучастно стоять в стороне стало им невмоготу: два старых воина, несших знамена, передвигались постепенно от края арены к ее середине и, наконец, подобрались непосредственно к месту сражения. Наблюдая теперь спор вблизи, они оба загорелись желанием отомстить за своих братьев или же умереть вместе с ними. Рьяно устремились они друг на друга с пиками, заменявшими древко их знаменам, нанесли один другому несколько сильных ударов, потом, не выпуская из рук знамен, схватились и боролись до тех пор, пока в пылу борьбы не свалились оба...
Волынщики во время битвы делали все, что могли, чтобы поддержать дух в своих сородичах; но, увидев теперь, что спор почти закончен за недостатком бойцов, которые могли бы его продолжать, они отбросили оба свои волынки, яростно ринулись друг на друга с обнаженными кинжалами в руках и так как каждый больше стремился сразить противника, чем защититься самому, менестрель клана Кухил был убит почти мгновенно, а клана Хаттан - смертельно ранен. Но, раненый, он все-таки снова схватил свою волынку, и над кланом Хаттан замирающими звуками в последний раз пронеслась вместе с отлетающим дыханием менестреля боевая песнь клана. Волынка, что ему служила, или, по меньшей мере, ее трубка, так называемый чантер, хранится по сей день в Семье одного верхнешотландского вождя и высоко почитается родом под наименованием Federan Dhu, то есть Черный Чантер. Схватка между тем шла к концу...
Так кончился знаменитый бой на Северном Лугу. Из шестидесяти четырех храбрецов (включая менестрелей и знаменосцев), вышедших на роковое поле, выжили только семеро, да и тех унесли на носилках в состоянии, близком к тому, в каком лежали вокруг - мертвыми и умирающими - их соратники; и провожали их вместе в единой скорбной процессии, и мертвых и живых, с арены их борьбы...
Остается добавить, что в клане Кухил из кровавой битвы не вышел живым никто, кроме сбежавшего вождя, и вследствие поражения конфедерация эта распалась».