Утрата целостности традиции дальневосточных боевых искусств в наш век, обособление относительно самостоятельных направлений ее развития порой ведут к чисто потребительскому отношению к культурному наследию. И действительно, как было показано, в нем немало ценного могут почерпнуть и военные специалисты, и спортсмены, и просто желающие укрепить физическое и психическое здоровье. Однако вряд ли только утилитарными соображениями можно объяснить растущий интерес к боевым искусствам Востока. Ведь далеко не каждый способен верно оценить их практическую значимость, поскольку нужны специальные познания. Может быть, привлекает пресловутая экзотика? Но массовые коммуникации сделали обыденным то, что не так давно казалось необычным и малопонятным. Вероятно, важно другое. Боевые искусства — это прежде всего уникальная КУЛЬТУРА, в которой боевая практика преображена и возвышена благодаря феномену искусства, которое является плодом высокого МАСТЕРСТВА, одухотворенного КРАСОТОЙ. Непосвященный может и не подозревать о чисто утилитарных ресурсах традиции, но он обычно сразу и безошибочно схватывает в ней всепоглощающее ЭСТЕТИЧЕСКОЕ НАЧАЛО. Оно достоверно, чувственно-осязаемо и одновременно неуловимо, невычленимо из феномена в целом. Оно подобно неповторимому вкусу морской воды, несводимому к вкусу соли или воды в отдельности. «Соль» эстетического не выпадает в осадок, она растворена без остатка. «Морская вода» с высокой концентрацией «соли» — как раз то, что характеризует феномен дальневосточных боевых искусств. При этом один из самых примечательных и специфических признаков эстетического начала в боевых искусствах состоит в совмещении, казалось бы, несовместимого — одухотворенной красоты и гармонии с суровой реальностью боевых действий. Не в этом ли одна из предпосылок возвышения воинской подготовки до искусства, а искусства до пути совершенствования человека? И не в эстетической ли привлекательности боевых искусств Востока заключается одна из причин их растущей популярности в западном мире?
Для такого предположения есть все основания. Диапазон выражения эстетического начала в боевых искусствах огромен: от самых условных и изысканных форм, когда натурализм борьбы почти полностью преодолевается в канонизированном театрализованном действе, до форм, максимально приближенных к реальности, когда прорыв в ситуацию, пограничную между жизнью и смертью, предстает в ритуализованном и глубоко символичном виде.
В крайних точках этого диапазона, таким образом, мы обнаруживаем явления столь различные, непохожие друг на друга, что порой трудно даже предположить их глубинное родство. В одном случае эстетика дальневосточных боевых искусств предстает в наиболее чистом виде. Она поддерживается благодаря сохранению многообразных связей с «мирными» искусствами — основными носителями прекрасного (музыкой, хореографией, театром, традиционным цирком). Эстетическое начало здесь выражает себя наиболее непосредственно, полно, явно, относительно легко становясь общедоступным даже за пределами породившей его культуры. В другом же случае эстетическое получает совершенно необычное, даже парадоксальное выражение (например, эстетизация смерти в обряде самоубийства японских самураев). Восприятие и адекватное понимание этой стороны традиции требует специального погружения в историко-культурный контекст, «вчувствования» в национально-специфические реалии духовного.
Но начнем с самого доступного — с многообразных связей «боевых» и «мирных» искусств. Особого внимания заслуживает связь боевых искусств с традиционной музыкой. Она объединила пение, танец и игру на музыкальных инструментах в рамках ритуализован-ных видов деятельности (аналогичный феномен «музыки» существовал и в античной Греции). Принципиально важна роль музыки в обучении боевым искусствам. Инструментальное сопровождение помогало ритмизовать и гармонизировать тренировочный процесс, освобождая сознание учеников и стимулируя физиологическую и психологическую активность. Танцевальные элементы тесно переплетались с элементами техники, служили выработке естественности, пластической красоты движений. В результате движения становились свободней и, следовательно, эффективней. Мастера издавна придавали музыке важное значение. Общее с этим искусством, управляющим движением и временем, перестраивающим сознание, пробуждающим интуицию, снимающим напряжение и укрепляющим дух, высоко ценилось на Востоке. Оно составляло неотъемлемую сторону психологической подготовки бойцов, внося также столь необходимую эстетическую струю в повседневный тяжелый труд. Не удивительно, что и сегодня первый вопрос, который задает один из мастеров современного каратэ Масутацу Ояма желающим обучаться в его школе, это вопрос: «Любите ли вы музыку?»
Собственно танцевальные, хореографические элементы в боевых искусствах в наиболее эстетизиро-ванной (условной) форме предстают в своеобразных «боевых танцах» (ката), выполняемых в одиночку и группами, в том числе с использованием разных видов традиционного оружия. У-шу, каратэ, таэквондо и другие национальные системы имеют большой арсенал кат различной степени сложности. В определенном смысле это хореографические композиции, в которых разыгрываются типовые ситуации борьбы с использованием разнообразных приемов и их комбинаций. Такая оригинальная, высоко эстетизированная форма освоения техники и погружения в дух боевых искусств служила для передачи зашифрованной информации последующим поколениям. Она базируется на древних принципах ритуализации многих видов практической деятельности. В этом отношении дальневосточные «боевые танцы» сопоставимы с военными ритуальными танцами, сохранившимися у разных народов (танцы с копьями у африканских племен, с саблями у кавказских горцев и др.). Связь «боевых танцев» (например, в у-шу или каратэ) с танцевально-хореографической традицией подтверждается и сегодня. Их пластические формы в предельно условном и обобщенном виде легко вошли и прочно утвердились в современных балетных постановких, эстрадных шоу. Проникли они и в динамичные молодежные танцы, насыщенные акробатическими элементами. Но существует еще уникальная форма автономного и условного собственно эстетического бытия боевых искусств. Такова жизнь китайских у-шу на театральной сцене. В спектаклях классической Пекинской оперы на традиционные исторические сюжеты те же «боевые танцы» инкрустируются в батальные сцены, разворачиваясь в сложные хореографические композиции. Примечательно, что искусство это имеет столь давнюю традицию и так канонизировано (роли и амплуа повсеместно бережно сохранены), что штат актеров, набранный из разных провинций, может выступать согласованным ансамблем.
Отдельные стороны практики боевых искусств связаны с традициями народных цирковых представлений, с эстетикой массовых зрелищных жанров. Так, традиционный китайский цирк использует многое из арсенала у-шу, а современные массовые шоу, демонстрирующие сверхнормальные возможности мастеров боевых искусств (разбивание различных твердых предметов, сопротивление огромным тяжестям, колющим и давящим воздействиям на «слабые» точки тела, концентрация энергии на притяжении или отталкивании и др.), мало чем отличаются от цирковых представлений. В обоих случаях уровень мастерства и цена искусства во многом определяются внешними эффектами и степенью риска.
Раздвигая контекст рассмотрения проблемы и одновременно восходя к основам данной культуры, нельзя не учитывать и гораздо более тонкие и сложные связи «дзэнских видов борьбы» со всеми другими «дзэнскими» искусствами. Напомним, в частности, что объединяющая роль дзэна, свойственное ему сущностное отождествление разных видов деятельности, превращали в норму универсальный характер искусства восточных мастеров. Они естественно совмещали занятия боевыми искусствами с занятиями поэзией, живописью, каллиграфией, приобщались к высшему смыслу чайного действа и искусства икебаны. Можно ли удивляться тому, что дух дзэнской эстетики наложил неповторимый отпечаток на эстетический облик самих боевых искусств? Благодаря дзэну, равно как и его аналогам и другим родственным восточным учениям, все виды искусства (и «мирные» и «боевые») пропитывались медитативностью. Принцип медитативности в восприятии различных явлений действительности был положен в основу практически всех видов человеческой деятельности. Любое действие, любой предмет или явление, любой образ или идея могли стать темой для медитации, имеющей целью переход в особое (измененное) состояние сознания, в котором только и мыслилось обретение человеком «абсолютной истины». Принцип медитативности постепенно превращается в одно из общих оснований культурной традиции Востока, задавая смысловой контекст движению по любому пути совершенствования человека. И поскольку само представление о совершенстве связано с красотой, с прекрасными и возвышенными образами, темы и объекты для медитации чаще всего были связаны с прекрасным в природе и искусстве, причем прекрасное в искусстве на Востоке как бы воссоздавало ту природную естественность, чистоту и красоту, которые одухотворяли путь самопознания человека, делали прекрасным сам процесс его совершенствования.
Погружаясь еще глубже в специфические подходы к эстетическому, сложившиеся в дальневосточной культуре, мы сталкиваемся и с совершенно непривычными (даже парадоксальными) проявлениями эстетического сознания. Их корни обнаруживаются в древних ритуалах, в особом отношении к природной гармонии и красоте.
В этой связи обратимся к знаменитому средневековому обряду самоубийства японских самураев — сэппуку. «Техника» ухода из жизни для мужчин состояла в харакири, то есть в вспарывании живота, для женщин — в перерезании горла. Сами по себе эти способы ничего примечательного не содержат. Воины разных народов в разные времена, не желая покоряться врагу, прибегали к иным, но не менее «результативным» приемам (римские легионеры бросались на меч, современные солдаты пускали себе пулю в лоб).
Однако сэппуку нечто большее, чем простое самоубийство. Внешне обряд эстетизирован — организован как театрализованное ритуальное действо, исполненное неторопливой сосредоточенности, достоинства и мужества. Движения главного действующего лица и его помощников должны были выполняться сдержанно и «красиво», позы других участников — сохранять серьезность и почтительность. Эстетизация манеры выполнения сэппуку предопределена глубоко символическим смыслом обряда. Японцы (как и многие народы Азии, особенно Сибири) считали живот вместилищем души. Вскрытие живота имело целью в буквальном смысле обнажить истинную чистоту помыслов воина, честь которого была под угрозой. Самурай, взяв в свидетели само Небо, полностью оправдывался перед современниками и прославлял себя для потомков.
Уникальный феномен эстетизации смерти в сэппуку, разумеется, формировался не просто. Самураю требовалась особая психологическая и специальная подготовка. Она начиналась с детства под руководством опытных наставников, дополняясь и подкрепляясь занятиями боевыми искусствами, направленными в том числе на достижение гармонии духа и действия в экстремальных ситуациях. Обретаемая душевная гармония и позволяла совершать уход из жизни во имя справедливости в эстетически возвышенной ритуальной форме.
Углубление в проблемы эстетики боевых искусств Востока приводит к необходимости уяснить некоторые общие особенности традиционной культуры. В конечном счете они дают ключи к пониманию наиболее специфических сторон феномена эстетического в боевых искусствах.
Одна из главных характерных особенностей восточной культуры состоит в интенсивном «окультуривании» всех сфер жизнедеятельности людей — от установления социальных ритуалов и норм общения до интимных сторон жизни каждого человека. В то же время на Востоке культура, упорядочивая стихийное природное начало, не противопоставлялась природе (что, как известно, стало заметной тенденцией в истории западной цивилизации). Как ни парадоксально, высший смысл культуры на Востоке виделся в своеобразном возврате общества и человека к первозданной «природной чистоте». По существу, в этом была стратегическая задача регулирования и гармонизации человеческой жизнедеятельности на пути культурного развития. В Китае, например, такую задачу разными способами решали главные идеологические течения. Конфуцианство, даосизм и буддизм вступали в спор лишь относительно путей и средств достижения общезначимого идеала.
Процессы, аналогичные воздействию культуры на природу, протекали и в самой дальневосточной культуре. Возникновение в ней мощной эстетической доминанты специфически изменяло облик культуры и вело к особой эстетизации всех природных явлений. Отсюда широко распространенная эстетизация пейзажей: любование цветущими садами, скалами и потоками, чистым снегом, луной, восторженное созерцание стихийных сил природы. И, наоборот, эстетически преображенная природа своеобразно и глубоко символично воссоздается в традиционных искусствах. Вспомним знаменитые японские сады камней или искусство икебаны. В результате эстетическое разливается по всему миру, с которым соприкасается человек, осваивается разными формами восприятия: чувственными, интеллектуальными, а также «сверхчувственными» (точнее, медитативными, о которых уже шла речь).
Традиция боевых искусств имеет ту же эстетическую «ауру» с ничуть не меньшей интенсивностью «свечения». Здесь также процесс эстетизации рождается и в культуре — через символические условности ритуала и традиционные каноны искусства, и в природе — через подражание живым существам, стихиям, иным природным явлениям. Но и такое подражание происходило и фиксировалось в строго канонизированных и ритуализованных формах. Без этого невозможна была бы передача традиции, удерживающей в среде посвященных высший смысл и дух искусства.
Фундаментальное значение ритуала, регулирующего и направляющего весь процесс жизнедеятельности людей, пожалуй, исчерпывающе выражено в афористичном наставлении Конфуция:
Без ритуала взгляда не бросай, Без ритуала ничему не внемли, Без ритуала слова не скажи, Без ритуала ничего не делай.
Подобная установка характерна и для даосизма, чань-буддизма и дзэна, которые, казалось бы, ниспровергали каноны и условности. А ведь все эти учения оказали сильное влияние на боевые искусства.
Ритуальность в боевых искусствах многообразна и многослойна по смыслу. Общеизвестно, например, правило, что каратэ начинается и заканчивается поклоном (то же можно было бы сказать о любом другом боевом искусстве). В этом не только требование вежливости и уважения к сопернику. Совершение поклонов как ритуальная практика, широко распространенная в дзэне, имеет и более глубокий духовный смысл. Ее суть — в изменении отношения человека к своему «я», в стремлении сбросить оковы эгоизма, который считался главным препятствием на пути слияния личности с единым природным универсумом. Но важно и то, что поиск душевной гармонии в практике поклонов требовал гармоничной и эстетичной формы, исполненной достоинства и сдержанной красоты.
В боевых искусствах ритуализована, по существу, вся система отношений между учителем и учеником, между старшими и младшими, между школой и идеалами воинского пути. Разумеется, постижение смысла ритуальных действий углублялось по мере духовного развития ученика и роста мастерства. На начальном же этапе достаточно было обозначить некоторые «формальные» вехи, которые упорядочивали бы отношения в школе. Так, например, в одной из японских школ каратэ формы поклонов отличаются по нескольким показателям. Поклон, которым обмениваются ученики стоя, символизирует готовность к борьбе: ноги слегка расставлены, чтобы иметь лучшее равновесие, руки чуть разведены, кулаки сжаты, глаза смотрят в глаза. Поклон ученика учителю высокого класса иной: ноги сомкнуты, раскрытые руки прижаты к бедрам, голова и взор смиренно опущены. В этом знак полного доверия наставнику, достигшему духовной зрелости. Сходные формы безусловного почитания используются в поклонах (выполняемых сидя или стоя) святыне школы, которая символически воплощает высокие традиционные идеалы боевого искусства. Существует также ритуальная символика в организации процесса обучения (сеансы медитации в начале и в конце, иногда в середине занятия), в технических действиях (символическое «приветствие солнцу», которым начинается одна из высших кат — Канку) и т.д. Во всех случаях выполнение ритуальных элементов эстетизировано, не допускает легкомыслия или небрежности. Уже одно это меняет настрой человека и его отношение к делу.
Подражание природе и его эстетизация через каноны искусства нашло в дальневосточных боевых искусствах самое яркое и многообразное проявление. В у-шу сложились целые «звериные» стили, основанные на подражании зверям, птицам, пресмыкающимся, насекомым. Подражание стихиям и явлениям природы пронизывает всю методику обучения. Оно делает занятия наглядными, живыми и эффективными. Техника мягких блоков, уходов, уклонений часто ассоциируется с водой, что способствует развитию текучести движений. В плавных скользящих перемещениях, сохраняющих контакт ног с землей и лишь снимающих пылинки с почвы, слышится шум леса. В силовых дыхательных упражнениях имитируется одновременно рев тигра и шипение змеи... Подражание прекрасной природе, ее естественной гармонии развивало у воина способность концентрированно переживать соответствующие эмоционально-энергетические состояния. В итоге мастерство превращалось не только в культурный, но и в «природный» феномен, сияющий взаимоотраженной (а потому во много крат усиленной) красотой.
Мастер, достигший гармонии тела, техники и духа, реализует эстетическое начало как бы в двух планах: внешнем и внутреннем. С внешней стороны физическое и техническое совершенство, одухотворенное мастерство предстают перед зрителем как эстетика действия, как красота движущихся форм. Она как бы олицетворяет целесообразность и эффективность боевых приемов. (Каждое эффективное действие красиво, хотя, разумеется, не каждое красивое действие эффективно.)
С внутренней стороны (то есть с позиции самого мастера) эстетическое начало проявляется иначе. Это своеобразная эстетика переживания, имеющая активно-медитативную природу и связанная с переходом в особые (измененные) состояния сознания. (Для зрителя этот процесс может представать как своеобразный «театр медитации».) Постижение смысла действия изнутри в подобных случаях связано с ощущением небывалого энергетического подъема, свободы и особым чувством радости, имеющим вкус очищения и просветления, сопоставимого с греческим катарсисом.
Есть основания полагать, что многоликость эстетического начала в дальневосточных боевых искусствах прямо связана с его полифункциональностью. Эстетическая сторона усиливает все ключевые принципы, превращающие занятия такого рода в искусство и возвышающие его до пути совершенствования человека.. Среди них фундаментальным следует признать нравственный закон, которому будет уделено внимание в последующем очерке. С другой стороны, именно нравственный закон в дальневосточных боевых искусствах освобождает энергию эстетического начала, открывает неисчислимые пути для его многоликого проявления.