4 и 5 сентября 1942 года вышли в свет первые главы бессмертной поэмы А. Твардовского «Василий Теркин (Книга про бойца без начала и конца)».
Поэма начала печататься с продолжением в газетном варианте с 1942 года и была закончена в 1945 году. Первое отдельное издание ещё незаконченного произведения вышло в 1942 году.
Вася Теркин - ветеран? Очень вероятно...Поэма состоит из 30 глав, пролога и эпилога, условно разделяясь на три части. Каждая глава — небольшая новелла об эпизоде из фронтовой жизни обыкновенного солдата-стрелка, пехотинца Васи Тёркина.
Прототипом бойца различные литературоведы называют десятки людей — в том числе, молодого фронтового поэта Василия Глотова, стрелка 1 Белорусского фронта Ивана Проханова — известного баяниста солдатской самодеятельности, Колю Стиркина — юного балагура из Панфиловской дивизии… Но сам Твардовский отвечал на вопрос о том, как был создан образ солдата так:
«Существует ли в действительности Теркин?», «Тип ли он вымышленный или один, известный вам, живой человек?», «Есть ли он на самом деле?» — вот взятые выборочно из писем фронтовиков формулировки этого вопроса. Он возникал у читателя еще в то время, когда «Книгу про бойца» я только начал печатать в газетах и журналах. В одних письмах этот вопрос ставился с очевидным предположением утвердительного ответа, а из других — явствовало, что сомнений в существовании «живого» Теркина у читателя нет, а речь лишь идет о том, «не в нашей ли, такой-то, дивизии он служит, мол, видал я очень похожего парня?». И случаи адресования писем не ко мне, автору, а самому Василию Теркину — также свидетельство распространенности представления о том, что Теркин — «живое лицо».
Словом, было и есть до сих пор такое читательское представление, что Теркин — это, так сказать, личный человек, солдат, живущий под этим или иным именем, числящийся за номером своей воинской части и полевой почты. Более того, прозаические и стихотворные послания читателей говорят о желании, чтоб это было именно так, то есть чтобы Теркин был лицом невымышленным.
Однако я не мог и не могу к удовлетворению этого простодушного, но высоко ценимого мною читательского чувства заявить бы, как это могли и могут сделать некоторые другие писатели, что мой герой — не вымышленное лицо, а живет или жил там-то и встречался мне тогда-то и при таких-то обстоятельствах.
Нет, друзья. Василий Теркин, каким он является в книге, — лицо вымышленное от начала до конца, плод воображения, создание фантазии. И хотя черты, выраженные в нем, были наблюдаемы мною у многих живых людей, — нельзя ни одного из этих людей назвать прототипом Теркина.
Но дело в том, что задуман и вымышлен он не одним только мною, а многими людьми, в том числе литераторами, а больше всего не литераторами и в значительной степени самими моими корреспондентами. Они активнейшим образом участвовали в создании «Теркина», начиная с первой его главы и до завершения книги, и поныне продолжают развивать в различных видах и направлениях этот образ».
Вася Теркин? Кто такой?
Скажем откровенно:
Человек он сам собой
Необыкновенный.
При фамилии такой,
Вовсе неказистой,
Слава громкая — герой —
С ним сроднилась быстро.
И еще добавим тут,
Если бы спросили:
Почему его зовут
Вася — не Василий!
Потому, что дорог всем,
Потому, что люди
Ладят с Васей как ни с кем,
Потому, что любят.
Богатырь, сажень в плечах,
Ладно сшитый малый,
По натуре весельчак,
Человек бывалый.
Хоть в бою, хоть где невесть, —
Но уж это точно:
Перво-наперво поесть
Вася должен прочно,
Но зато не бережет
Богатырской силы
И врагов на штык берет,
Как снопы на вилы.
Если бы Вася Теркин был реальным советским солдатом, его официальная анкета могла выглядеть так:
Теркин Василий Иванович.
Год рождения — 1921 (примерно. Солдат в поэме явно молод, но Финскую войну помнит, значит, призван был в 1939 году…)
Место рождения — деревня Сельцо в Смоленской области (поэт нередко именует своего героя «земляком» — значит, по рождению они односельчане…)
Социальное происхождение — из крестьян. До войны работал в колхозе.
Образование — 7 классов сельской неполной средней школы. Далее, возможно, ФЗУ в Смоленске (вспомним, как ловко часы починил!) .
Увлечения — активный участник художественной самодеятельности. Хорошо играет на баяне.
Партийная принадлежность — комсомолец. (Сам Твардовский был в юные годы комсомольцем и даже некоторое время — секретарем ячейки. Есть в черновиках поэта и сцена вручения солдату комсомольского билета).
Участие в боевых действиях — в период 1941-45 годов находился в действующей армии. С боями прошел от Подмосковья до Берлина. Участник форсирования Днепра. Имеет боевые ранения (дважды — легко во время боев в отступлении, и тяжело — во время битвы за село Борки) . Выслужился в офицеры ( с осени 1944 года — лейтенант).
Награды — Орден «Красной Звезды» (1944) Медали «За отвагу», «За освобождение Белоруссии», «За взятие Берлина» (1945). (В главе «В бане», когда боец надевает гимнастерку, на ней не менее 10 наград).
Семейное положение — холост. ( Вспомним в тексте поэмы собственноручное признание героя, что жены у него нету, и рекомендацию девушкам после войны непременно обратить внимание на геройскую пехоту…
Несмотря на то, что в поэме строгой военной хронологии нет, полная боевая биография Василия Ивановича Теркина восстанавливается достаточно легко.
В главе «На привале» читаем:
«Я вторую, брат, войну
На веку воюю… »
«На Карельском воевал —
За рекой Сестрою.
И не знаем почему, —
Спрашивать не стали, —
Почему тогда ему
Не дали медали. »
Этой войной, по мнению самого Твардовского, была Советско-Финская кампания. Почему не Халхин-Гол, не Испания? Ответ прост: сам Твардовский работу над поэмой начал в 1939–1940 году, когда он был военным корреспондентом газеты Ленинградского военного округа «На страже Родины» в ходе как раз финской войны. Там же, в прифронтовой редакции, родилось и имя героя — как результат совместного творчества членов редколлегии газеты: художников Брискина и Фомичева, и поэтов, в числе которых были Н. Щербаков, Н. Тихонов, Ц. Солодарь и С. Маршак. Тогда Вася Тёркин стал сатирическим героем небольших стихотворений-фельетонов, написанных для газеты.
В 1940 году коллектив редакции даже выпустил целую брошюру «Вася Тёркин на фронте». Позже, уже после публикации первых глав «Теркина» в 1942 году, поэту пришло письмо: недовольный читатель спрашивал, почто писатель дал храброму солдату и хорошему человеку такую «купецкую» фамилию… Оказалось, что в XIX веке в России издавался сатирический роман писателя П. Д. Боборыкина, главным героем которого был Василий Иванович Теркин, ушлый и подлый купчина. Твардовский честно признался, что старинной книги не читал, и имя герою менять не намерен…
В той же главе «На привале» есть рассказ Теркина о танковой атаке (эпизод «сабантуй»):
— Вот ты вышел спозаранку,
Глянул — в пот тебя и в дрожь;
Прут немецких тыща танков…
— Тыща танков? Ну, брат, врешь..
— А с чего мне врать, дружище?
Рассуди — какой расчет?
— Но зачем же сразу — тыща?
— Хорошо. Пускай пятьсот,
— Ну, пятьсот. Скажи по чести,
Не пугай, как старых баб.
— Ладно. Что там триста, двести —
Повстречай один хотя б…
— Что ж, в газетке лозунг точен;
Не беги в кусты да в хлеб.
Танк — он с виду грозен очень,
А на деле глух и слеп.
— То-то слеп. Лежишь в канаве,
А на сердце маята:
Вдруг как сослепу задавит, —
Ведь не видит ни черта…
Исследователи видят в этом эпизоде реальный момент войны — танковую колонну Гудериана на пути к Москве. Часть этой армады как раз была остановлена бойцами Панфиловской дивизии. Выходит, Теркин — Панфиловец? Твардовский никогда напрямую не говорил об этом. Но в панфиловской (8-й Гвардейской) дивизии многие были уверены — Вася — их однополчанин, несмотря на то, что формировалась дивизия в Алма-Ате, а не под Смоленском, Берлин не брала — освобождала Прибалтику…
В строй с июня, в бой с июля,
Снова Теркин на войне.
— Видно, бомба или пуля
Не нашлась еще по мне.
Был в бою задет осколком,
Зажило — и только толку.
Трижды был я окружен,
Трижды — вот он! — вышел вон.
И хоть было беспокойно —
Оставался невредим
Под огнем косым, трехслойным,
Под навесным и прямым.
И не раз в пути привычном,
У дорог, в пыли колонн,
Был рассеян я частично,
И частично истреблен…
Но, однако,
Жив вояка,
К кухне — с места, с места — в бой.
Курит, ест и пьет со смаком
На позиции любой.
В этих удивительно простых и емких строках — трагедия отступления летом сорок первого и неистребимый солдатский оптимизм. Но — ни намека на конкретную воинскую часть , где служит боец. Как и положено собирательному образу.
Однако в поэме имеется эпизод выхода Теркина с бойцами из окружения — под Смоленском, через родные места. Стало быть, отступал Теркин по боевому пути 13 армии генерала Ремезова, которая была разделена немецкими ударами на две группировки. Одна была частично разбита и окружена возле Могилева, вторая — на Кричевском направлении. Там вполне можно было трижды угодить к немцам в тыл и трижды — прорваться живым…
В главе «Переправа» нет названия реки, которую форсируют красноармейцы. Но дело явно происходит в холодное время года — река уже частично вскрыта ото льда, который, однако, еще не весь сплыл ниже по течению с ледоходом. Тем не менее, Красная Армия наступает… Значит, речь о зиме-весне 1942 года, о периоде перехвата стратегической инициативы советскими войсками.
Переправа, переправа!
Берег левый, берег правый,
Снег шершавый, кромка льда,
Кому память, кому слава,
Кому темная вода, —
Ни приметы, ни следа.
Ночью, первым из колонны,
Обломав у края лед,
Погрузился на понтоны.
Первый взвод.
Погрузился, оттолкнулся
И пошел. Второй за ним.
Приготовился, пригнулся
Третий следом за вторым.
Как плоты, пошли понтоны,
Громыхнул один, другой
Басовым, железным тоном,
Точно крыша под ногой…
…Налегли, гребут, потея,
Управляются с шестом.
А вода ревет правее —
Под подорванным мостом.
Вот уже на середине
Их относит и кружит…
А вода ревет в теснине,
Жухлый лед в куски крошит,
Меж погнутых балок фермы
Бьется в пене и в пыли…
А уж первый взвод, наверно,
Достает шестом земли.
Позади шумит протока,
И кругом — чужая ночь.
И уже он так далеко,
Что ни крикнуть, ни помочь.
И чернеет там зубчатый,
За холодною чертой,
Неподступный, непочатый
Лес над черною водой.
Эта сцена очень похожа на форсирование реки Волхов в ходе Любанской наступательной операции 7 января — 30 апреля 1942 года. Холод тогда ночами стоял страшный — до начала апреля температура колебалась от тридцатиградусной стужи до «скромных» минус десяти…
Предположим, что это действительно Волхов. А значит, вероятно, что Теркин, сумевший форсировать ледяную реку вплавь, будучи отправленным за подкреплениями, служит в составе стрелковых сил либо 52-й армии, либо… знаменитой Второй ударной армии!
Той самой, что была оставлена своим генералом-пораженцем и двумя третями личного состава геройски полегла в боях на Волховском фронте, в Мясном бору…
Именно бойцам Второй ударной удалось закрепиться на Волхове первыми, позже реку форсировала и 52-я армия. Переход начали еще по льду, при 40-градусном морозе. А на участке Второй ударной лед был разбит артиллерией — и пришлось использовать плоты и понтоны.
Читатель может возразить: как герой поэмы попал из 13 армии Ремезова в 52-ю или во Вторую ударную? Но во-первых, части Ремезова после отступления подвергались переформированию (вспомните: «Был рассеян я частично и частично — истреблен»!). А во-вторых, Твардовский писал не хроникальную летопись, а поэму…
Читаем далее. Глава «Теркин ранен»:
«Вслед за ротой на опушку
Теркин движется с катушкой,
Разворачивает снасть, —
Приказали делать связь.
Рота головы пригнула.
Снег чернеет от огня.
Теркин крутит; — Тула, Тула!
Тула, слышишь ты меня? »
Вот мы добрались и до воинской специальности нашего героя. Вася — связист стрелкового батальона. Неумелому человеку, рядовому, не «прикажут делать связь»…
«…Прямо в ровик спрыгнул живо
В полушубке офицер.
И поднялся незадетый,
Цельный. Ждем за косяком.,
Офицер — из пистолета,
Теркин — в мягкое — штыком.
Сам присел, присел тихонько.
Повело его легонько.
Тронул правое плечо.
Ранен. Мокро. Горячо.
И рукой коснулся пола;
Кровь, — чужая иль своя?,
Тут как даст вблизи тяжелый,
Аж подвинулась земля! »
Из развороченного блиндажа раненого связиста спасает экипаж танка. Далее — медсанбат и возвращение по выздоровлению в свою часть. По дороге Теркин встречается со спасшими его танкистами и получает в подарок гармонь — наследство убитого лейтенанта.
В главе «Два солдата» Теркин — на постое в крестьянской семье. Мастерски разводит старую пилу, чинит ходики. Значит, имеет опыт и работы с тонкой механикой. Именно поэтому мы предположили, что семью классами неполной средней школы его образование не закончилось…
В главе «Кто стрелял?» Теркин сбивает из винтовки немецкий самолет:
«Ну-ка, что за перемена?
То не шутки — бой идет.
Встал один и бьет с колена
Из винтовки в самолет.
Трехлинейная винтовка
На брезентовом ремне,
Да патроны с той головкой,
Что страшна стальной броне.
Бой неравный, бой короткий,
Самолет чужой, с крестом,
Покачнулся, точно лодка,
Зачерпнувшая бортом.
Накренясь, пошел по кругу,
Кувыркается над лугом, —
Не задерживай — давай,
В землю штопором въезжай!»
Самолет — «военный, черный, современный-двухмоторный» — по всей видимости, «Юнкерс-88», один из самых распространенных немецких бомбардировщиков. И в этом эпизоде Твардовский нимало не погрешил против действительности: в «Наставлении Красному командиру» еще за 1938 год есть правила организации винтовочного огня по авиации противника. 22 марта 1942 года сбил немецкий бомбардировщик из винтовки сержант Федор Белоус. Получил за это орден Красной Звезды. Такой же подвиг — причем, дважды! — в годы войны совершил боец-стрелок Арсений Михайлович Етобаев.
А вот выдержка из статьи в «Красной Звезде» от 29 марта 1942 года:
«ЛЕНИНГРАДСКИЙ ФРОНТ, 28 марта. (По телеграфу от наш. корр.). Над командным пунктом дивизии появились немецкие бомбардировщики. Один из них сделал боевой разворот, чтобы пикировать на пункт. Майор Субботин только и ждал этого момента. Он быстро зарядил винтовку бронебойно-зажигательными пулями, прицелился и выстрелил по снижающемуся самолету противника. Машина тут же как бы вздрогнула, еще резче пошла на снижение и, наконец, потеряв всякую устойчивость, камнем рухнула вниз».
Фашистский бомбардировщик упал вблизи линии фронта. Вскоре он был обнаружен.
За два дня до этого на том же участке фронта был еще такой случай. Группа наших бойцов производила инженерные работы. Неожиданно над их расположением появился вражеский разведывательный самолет. Летел он сравнительно низко. Командир Гудков, возглавлявший группу бойцов, решил обстрелять его из винтовок. Сам Гудков и другой командир Дмитриев встали за деревья, поудобнее изготовились и дали по фашистскому воздушному разведчику несколько выстрелов. Самолет сразу же резко развернулся и пошел к земле.
Как правило, за уничтожение самолета противника стрелков награждали орденами — либо Красного Знамени, либо Красной звезды. Так не оттуда ли орден у Теркина в одной из финальных глав поэмы? Хотя, еще за переправу по ледяной реке солдат явно должен был получить награду…
В главе «Генерал», как водится у Твардовского, никаких знаменитых имен нет. Но зато известно, что Твардовский дружил с участником Великой Отечественной войны В. Кашубой — как раз генералом, обрабатывал его мемуары для публикации. Генерал Владимир Несторович Кашуба — Герой Советского Союза, 1900 года рождения (в тексте генерал по возрасту годится Теркину в отцы). Воевал в Гражданскую, потом — в Финскую. С сорок первого — на фронтах Великой Отечественной. Правда, Кашуба был не пехотным генералом, а танкистом, но мы ведь рассматриваем художественное произведение. Генерал Кашуба, между прочим, воевал и на Волховском фронте, реку форсировал в районе поселка Бабошино, был тяжело ранен, но продолжал руководить боями… Позже был снова ранен, и после госпиталя, оставшись инвалидом на протезе, возглавил военное училище. Дожил до 1963 года. Так что, в отличие от самого Теркина, у его боевого командира прослеживается вполне конкретный прототип.
Теркину у Твардовского еще суждено было отбить село во главе взвода, который осиротел после гибели командира:
Где-то там, в песчаной круче,
В блиндаже сухом, сыпучем,
Глядя в карту, генерал
Те часы свои достал;
Хлопнул крышкой, точно дверкой,
Поднял шапку, вытер пот…
И дождался, слышит Теркин:
— Взвод! За Родину!
Обратите внимание: Как мы обучаемся языку с рождения.
Вперед!..И хотя слова он эти —
Клич у смерти на краю —
Сотни раз читал в газете
И не раз слыхал в бою, —
В душу вновь они вступали
С одинаковою той
Властью правды и печали,
Сладкой горечи святой;
С тою силой неизменной,
Что людей в огонь ведет,
Что за все ответ священный
На себя уже берет.
— Взвод! За Родину! Вперед!..
Лейтенант щеголеватый,
Конник, спешенный в боях,
По-мальчишечьи усатый,
Весельчак, плясун, казак,
Первым встал, стреляя с ходу,
Побежал вперед со взводом,
Обходя село с задов.
И пролег уже далеко
След его в снегу глубоком —
Дальше всех в цепи следов.
Вот уже у крайней хаты
Поднял он ладонь к усам:
— Молодцы! Вперед, ребята! —
Крикнул так молодцевато,
Словно был Чапаев сам.
Только вдруг вперед подался,
Оступился на бегу,
Четкий след его прервался
На снегу…
…Край села, сады, задворки —
В двух шагах, в руках вот-вот…
И увидел, понял Теркин,
Что вести его черед.
— Взвод! За Родину! Вперед!..
И доверчиво по знаку,
За товарищем спеша,
С места бросились в атаку
Сорок душ — одна душа…
…И для точности примерной,
Для порядка генерал,
Кто в село ворвался первым,
Знать на месте пожелал.
Доложили, как обычно:
Мол, такой-то взял село,
Но не смог явиться лично,
Так как ранен тяжело.
И тогда из всех фамилий,
Всех сегодняшних имен —
Теркин — вырвалось — Василий!
Это был, конечно, он.
В главе «Смерть и воин» автор щедро мешает реальность с мистическим вымыслом. Сама Смерть беседует с Теркиным, стращает и трудностями военного быта, и вероятной судьбой калеки после тяжелого ранения.
И на фоне всего этого — будничные хлопоты похоронной команды, которая может присесть покурить прямо на покойника — не на снегу же!..
Из воспоминаний бойца Великой Отечественной Василия Решетникова:
«Всеми ночами похоронная команда работала. Укладывали убитых в общую, так называемую «братскую могилу». По полной сумке набирали этих «мундштуков», где были свернуты трубочкой адреса и имя-отчество убитых. А у иных ничего не было, кто и что за человек — неизвестно. Конечно, всё равно носили в общую могилу. Вот почему и говорят в народе «пропал без вести». Кроме того, иных заваливало землей в окопах, а другие попадали под прямой взрыв снаряда и нечего бывало хоронить».
Свидетельствует участник войны Е. А. Янкелевич:
«Пробегая под огнем противника мимо одной глубокой воронки, я случайно заглянул в нее. В воронке, в самых хаотичных позах — вдоль и поперек, вверх и вниз головами лежали целые и искореженные взрывами тела солдат. Тел было несколько десятков или даже целая сотня. То, что я увидел, психически нормального человека, повергло бы в шок. Я же взглянул и побежал дальше. Под вражеским огнем думать не приходилось…Один старый солдат разъяснил мне, что увиденная мною воронка была незасыпанной братской могилой. И что такие могилы в воронках или естественных ямах, являлись естественным местом для захоронения убитых солдат. А то, что трупы лежали в таких хаотичных позах, он объяснил тем, что солдаты из похоронной команды вбрасывали трупы вдвоем, взявши их за ноги и за руки. Для захоронения в воронках другого способа не было. Не будешь же влезать в воронку с крутыми краями, чтобы укладывать трупы рядами. А мертвому все равно уже, как лежать. И уже сам факт, что я увидел незасыпанную братскую могилу, говорит о той спешке, в которой солдаты похоронной команды действовали».
Удивительные строки посвящены форсированию Днепра:
«Золотое бабье лето
Оставляя за собой,
Шли войска — и вдруг с рассвета
Наступил днепровский бой…
Может быть, в иные годы,
Очищая русла рек,
Все, что скрыли эти воды,
Вновь увидит человек.
Обнаружит в илах сонных,
Извлечет из рыбьей мглы,
Как стволы дубов мореных,
Орудийные стволы;
Русский танк с немецким в паре,
Что нашли один конец,
И обоих полушарий
Сталь, резину и свинец;
Хлам войны — понтона днище,
Трос, оборванный в песке,
И топор без топорища,
Что сапер держал в руке.
…Если с грузом многотонным
Отстают грузовики,
И когда-то мост понтонный
Доберется до реки, —
Под огнем не ждет пехота,
Уставной держась статьи,
За паром идут ворота;
Доски, бревна — за ладьи.
К ночи будут переправы,
В срок поднимутся мосты,
А ребятам берег правый
Свесил на воду кусты.
Подплывай, хватай за гриву.
Словно доброго коня.
Передышка под обрывом
И защита от огня.
Не беда, что с гимнастерки,
Со всего ручьем течет…
Точно так Василий Теркин
И вступил на берег тот.
…Мокрый сам, шуршит штанами.
Ничего! — На то десант.
— Наступаем. Днепр за нами,
А, товарищ лейтенант?..
Бой гремел за переправу,
А внизу, южнее чуть —
Немцы с левого на правый,
Запоздав, держали путь.
Но уже не разминуться,
Теркин строго говорит:
— Пусть на левом в плен сдаются,
Здесь пока прием закрыт»…
Заметим, Теркин у Твардовского в этом бою — уже лейтенант. Дослужиться рядовому до офицерского звания в Советской армии можно было двумя способами — быть направленным в военное училище и хотя бы укоренным курсом его закончить, или получить офицерские знаки различия непосредственно на поле боя — по факту занимаемой командной должности.
Например, партизанский командир Ковпак — генерал, который никогда не был лейтенантом, просто бывший солдат Первой Мировой в Великую Отечественную собрал партизанский отряд такой численности, что впору было называть его дивизией. А дивизией должен командовать генерал!
Скромные лейтенантские погоны Теркина свидетельствуют, скорее всего, о том, что возглавивший в бою взвод после гибели командира боец мог быть после ранения направлен в одно из тыловых пехотных училищ. Младших лейтенантов из вчерашних рядовых, сержантов и старшин там «делали» за 93 дня…
По дороге на Берлин по приказу лейтенанта Теркина бойцы снабжают трофейным имуществом возвращающуюся пешком из немецкой неволи деревенскую бабушку из Заднепровья:
«— Эй, а ты куда, мамаша?
— А туда ж, — домой, сынок.
В чужине, в пути далече,
В пестром сборище людском...
...Деревенская, простая
Наша труженица-мать…
…Стой, ребята, не годится,
Чтобы этак с посошком
Шла домой из-за границы
Мать солдатская пешком.
Нет, родная, по порядку
Дай нам делать, не мешай.
Перво-наперво лошадку
С полной сбруей получай.
Получай экипировку,
Ноги ковриком укрой.
А еще тебе коровку
Вместе с приданной овцой.
В путь-дорогу чайник с кружкой
Да ведерко про запас,
Да перинку, да подушку, —
Немцу в тягость, нам как раз…
— Ни к чему. Куда, родные? —
А ребята — нужды нет —
Волокут часы стенные
И ведут велосипед.
— Ну, прощай. Счастливо ехать!
Что-то силится сказать
И закашлялась от смеха,
Головой качает мать.
— Как же, детки, путь не близкий,
Вдруг задержат где меня:
Ни записки, ни расписки
Не имею на коня,
— Ты об этом не печалься,
Поезжай да поезжай.
Что касается начальства, —
Свой у всех передний край.
Поезжай, кати, что с горки,
А случится что-нибудь,
То скажи, не позабудь:
Мол, снабдил Василий Теркин, —
И тебе свободен путь».
Признаться откровенно, за этот добрый поступок молодому командиру грозили крупные неприятности: отъем имущества вроде кадушек и подушек , стенных часов и велосипедов у мирного населения Германии, конфискация скота — лошадь и овцу для крестьянки бойцы ведь тоже взяли у кого-то из местных — все это при определенных условиях запросто может подпасть под действие приказа маршала Конева о пресечении мародерства… Бойцам дозволялось послать домой только 10 килограммов завоеванного добра, офицерам — 20. Телеги разве что, генералам позволялось брать — да и то негласно. Даже расстрелять за мародерство сгоряча могли — было бы кому о том доложить особистам! Фронтовики не раз указывали Твардовскому на «нереальность» эпизода со сборами бабушки в дорогу домой. Но текст остался неизменен.
Финальная глава перед эпилогом «В бане» — конец войны, дело происходит где-то в Германии:
«— Ну-ка ты, псковской, елецкий
Иль еще какой земляк,
Зачерпни воды немецкой
Да уважь, плесни черпак.
Не жалей, добавь на пфенниг,
А теперь погладить швы
Дайте, хлопцы, русский веник,
Даже если он с Литвы.
Честь и слава помпохозу,
Снаряжавшему обоз,
Что советскую березу
Аж за Кенигсберг завез.
Эй, славяне, что с Кубани,
С Дона, с Волги, с Иртыша,
Занимай высоты в бане,
Закрепляйся не спеша!
До того, друзья, отлично
Так-то всласть, не торопясь,
Парить веником привычным
Заграничный пот и грязь.
Пар на славу, молодецкий,
Мокрым доскам горячо.
Ну-ка, где ты, друг елецкий,
Кинь гвардейскую еще!
Кинь еще, а мы освоим
С прежней дачей заодно.
Вот теперь спасибо, воин,
Отдыхай. Теперь — оно!».
Твардовский — мастер солдатского бытописания. Но от такого обыденного сюжета легко поднимается к пафосу , когда бойцы после бани одеваются: чего стоит только ряд медалей на груди героя…
В эпилоге автор честно признается читателю:
«Повесть памятной годины,
Эту книгу про бойца,
Я и начал с середины
И закончил без конца».
Но по косвенным данным мы можем предположить — до Берлина Вася Теркин все-таки дошел.
В 1954 году Твардовский пишет, а в 1963- после снятия запрета на публикацию — выпускает в свет новую поэму — «Теркин на том свете» Выглядит она ранее не опубликованной главой, место которой — после главы «Смерть и воин».
Сюжет прост: якобы, умирающий от ран Теркин является на тот свет. Там чисто, похоже на метро. Комендант приказывает Теркину «оформляться». У бойца требуют аттестат, фотокарточку, справку от врача. Теркин проходит медсанобработку. Всюду указатели, надписи, таблицы. Жалоб тут не принимают. Редактор «Гробгазеты» не хочет даже слушать Теркина. Коек не хватает, пить не дают… Теркин встречает фронтового товарища. Но тот как будто не рад встрече. Он объясняет Теркину: иных миров два — наш и буржуазный. И наш тот свет — «лучший и передовой».
Товарищ показывает Теркину Военный отдел, Гражданский. Здесь никто ничего не делает, а только руководят и учитывают. Режутся в домино. «Некие члены» обсуждают проект романа. Тут же — «пламенный оратор». Теркин удивляется: зачем все это нужно? «Номенклатура», — объясняет друг… Далее — Особый отдел: здесь погибшие в Магадане, Воркуте, на Колыме… Управляет этим отделом сам кремлёвский вождь. Он ещё жив, но в то же время «с ними и с нами», потому что «при жизни сам себе памятники ставит»…
Вдруг слышен звук сирены. Это значит — ЧП: на тот свет просочился живой. Его нужно поместить в «зал ожидания», чтобы он стал «полноценным мертвяком». Друг подозревает Теркина и говорит, что должен доложить начальству. Иначе его могут сослать в штрафбат. Он уговаривает Теркина отказаться от желания жить. А Теркин думает, как бы вернуться в мир живых. Товарищ объясняет: поезда везут людей только туда, но не обратно. Теркин догадывается, что обратно идут порожняки. Друг не хочет бежать с ним: дескать, на земле он мог бы и не попасть в номенклатуру. Теркин прыгает на подножку порожняка, его не замечают… Но в какой-то миг исчезли и подножка, и состав. А дорога ещё далека. Тьма, Теркин идёт на ощупь. Перед ним проходят все ужасы войны. Вот он уже на самой границе. И тут он слышит сквозь сон: «Редкий случай в медицине». Он в госпитале, над ним — врач. За стенами — война…
В новой поэме критики усмотрели жесткую критику партии и правительства, насмешку над многими советскими традициями:
«Заседает на том свете
Преисподнее бюро. …
Вот с величьем натуральным
Над бумагами склонясь,
Видно, делом персональным
Занялися— то-то сласть.
Тут ни шутки, ни улыбки —
Мнимой скорби общий тон.
Признает мертвец ошибки
И, конечно, врет при том»…
Фактически, образ знакомого героя «пересоздан поэтом согласно отведенной ему в сатирическом произведении функции для контраста. Он луч света, который врывается в мрачный мир «преисподней». Разумеется, Теркин вовсе не «врывается» в загробный мир, а попадает туда против своей воли, но функциональность образа героя отмечена верно: «луч света». Можно уточнить: лампада, которая «мерцает и тлеет» пред властью тьмы загробной. И вся драма в том — погаснет или не погаснет, доконают его в «зале ожидания» или он все же прорвется обратно к жизни, к живым… Новый Теркин — не совсем прежний, но замысел поэта в том и состоял, чтобы показать силу подавления человека системой как раз через изменение всем знакомого образа героя, через невольную его деформацию. Поэме оказалось далеко по популярности у читателя, по сравнению с ранее написанными строками о Теркине…
За Твардовского не раз пытались дописать поэму другие литераторы. Десятки фронтовых поэтов строили предположения о дальнейшей судьбе Василия:
Может, он сейчас в забое
Выполняет норму втрое,
Чем дают ему по плану?
Может быть, подходит к стану,
И с веселой поговоркой,
Всем известный Вася Теркин,
В прошлом доблестный солдат,
Он дает стальной прокат?..
Что же делает ваш Теркин:
Посещает ли вечерки?
Иль женился уж давно?
Все пишите — все равно.
Может, он, мечту лелея,
Тихим утром средь аллеи
Внемлет песне соловья?
Иль давным-давно судья?
Иль герой он наших дней?
Иль играет он в хоккей?
Может, стал он комбайнером?
Или властвует над хором
И ведет он драмкружок?
Где ты, наш родной дружок?..
(В. Литаврин)
В нескольких номерах газеты «Звезда» на заводе в Перми печатался «Василий Теркин на заводе» Бориса Ширшова. По его мнению, Теркин демобилизовался в 1947 году и пошел работать в литейный цех. Помимо этого «отправляли» Теркина после войны в военную академию ПВО, на строительство Братской ГЭС, на целину. В сюжетах разных поэтов возникали Теркин — электрик, Теркин — мастер кузнечного цеха, Теркин — милиционер. Героя «женили» на городской девушке и оставляли бобылем, «селили» в родном краю и на чужбине, даже «арестовали» однажды — за злой язык по 58 статье… По мнению самодеятельных поэтов, и дети у Василия были — сын Яша и дочь Маша. Это ли не свидетельство жизненности образа молодого фронтовика, с которым нипочем не хотел расставаться благодарный читатель?
В нынешнем, 2020 году, если мы определили годом рождения героя 1921 год, Теркину было бы полных 99 лет. Литература — литературой, а в наши дни рядом с нами живут ровесники Василия Теркина.
В Ростове, в Академии строительства и архитектуры до сих пор работает ветеран войны Серафим Иванович Тимофеев. В свои 96 лет он читает лекции, пишет книги, пользуется компьютером и не признает мобильный телефон. В Академию ходит пешком, признается, что иногда даже марширует по пути, чтобы не забывать, как это делается. Живет в простом доме хрущевских времен, на 5 этаже, без лифта. У Серафима Ивановича — 3 сына, 4 внука, 2 внучки и одна правнучка.
В Чувашии живет Петр Андреевич Иванов — председатель Совета Ветеранов войны, бывший милиционер. Он — тоже ровесник Теркина.
Иван Васильевич Соколов — родом из Вязьмы. Всю войну прошел — с первого и до последнего дня, в пехоте, солдат армии генерала Ефремова.
В подмосковном поселке Томилино до недавних пор проживал Иван Васильевич Рыжиков. Фронтовой поэт, друг Твардовского. Тоже ровесник Теркина. Недавно опубликовал новую книжку стихов. На вопрос, как это ему, воевавшему, голодавшему, тяжело трудившемуся всю жизнь, удалось прожить на белом свете без малого сотню лет, в 2018 году отвечал просто:
— Воевал честно и стойко, в герои не вышел, но и голову под камни не прятал. Работал не чтоб разбогатеть, а чтоб польза людям была. Под власть не стелился, но и не бодался с ней. Да еще не обижал никого, по крайней мере — после войны.
Наверное, то же самое мог бы сказать о себе и Василий Теркин…
Больше интересных статей здесь: Новости науки и техники.
Источник статьи: День рождения васи теркина.