Странное и печальное зрелище представляли отступающие наполеоновские войска. По дороге к Калуге тянулись в три-четыре ряда множество повозок, нагруженных разными припасами, снаряжением, награбленным имуществом. За повозками шли толпы солдат. Стлался дым пожарищ. «Все это, — отмечал историк, — скорее напоминало прежние нашествия полчищ варваров, чем движение организованных европейских войск».
Двадцать пять подвод из нескольких сотен представляли особую ценность. На них была погружена «московская добыча»: позолоченная церковная утварь, слитки золота и серебра, изделия, украшенные драгоценными камнями, старинное оружие. Подводы охранялись особенно тщательно. Своими богатыми трофеями император хотел поразить и позабавить парижан.
Планам этим, однако, не суждено было осуществиться. Очень скоро наполеоновским горе-воякам пришлось думать о том, как самим уцелеть, а не о золоте и брильянтах, награбленных в Москве.
Русская армия встретила французов у города Малоярославца. После ожесточенного боя французы были вынуждены отступить и идти на запад по разоренной ими же самими Смоленской дороге.
Отступление их стало походить на бегство. Атаман Платов докладывал Кутузову: «Неприятель бежит так, как никогда никакая армия ретироваться не могла». Разведчик доносил в конце октября, что в районе Вязьмы ожидается большой французский обоз в двести повозок. «Говорят бежавшие оттуда подводчики наши, что сии повозки с золотом и серебром. Поход их так скор, что и днем и ночью с фонарями едут и идут к Смоленску».
Войска Кутузова шли по другой дороге, параллельной Смоленской, и наносили противнику гибельные удары, захватывали пушки и повозки. «Отбил часть обоза с церковным серебром и другими вещами», — докладывал Платов.
Осень в тот год выдалась необычайно холодная, с ранними морозами. Французские солдаты и офицеры кутались во что попало. Двигаться вперед с каждым днем становилось все труднее. Особенно мешал громоздкий и тяжелый обоз. Трофеи, которые, по мнению французов, не представляли большой ценности, сгружались и предавались огню. На освободившиеся повозки укладывали раненых. Первого ноября Наполеон был в Вязьме. На следующий день — в селе Семлево, и здесь французы увидели первый снег.
Тащить повозки с драгоценностями, когда смерть глядела в лицо, было глупо и безрассудно. И Наполеон отдает приказ надежно спрятать награбленные сокровища. Рассчитывал ли он когда-нибудь вернуться за ними или рассуждал так: «Если не мне, то и никому»? Кто на это теперь ответит? Известно только, что приказ императора был выполнен точно и без промедления.