Мы одних с нею кровей. И говорим похоже, и чувствуем, и думаем. Сестра живет на самом юге огромных пространств, по которым расселились некогда наши общие предки —славяне. Отсюда и имя у сестры такое — Югославия.
Загреб значит по-хорватски «за горой». Вообще-то до этой горы на современном турбореактивном самолете от Ленинграда четыре часа лету. Только вздремнул, а бортпроводница уже объявляет: «Наш самолет совершил посадку в городе Загребе. Температура воздуха за бортом плюс 28 градусов». Ого! В Ленинграде помнится было минус два.
Где-то в конце ноября осень обязательно придет и сюда, в столицу Хорватии. Придет с легким морозцем и даже снегом. И тогда древний Загреб с его пиками соборов, черепичными крышами, узкими, поднимающимися вверх улочками вдруг ста-4 нет похож на соседний с нами Таллинн. Удивительно, но это факт: именно снежная седина лучше всего дает почувствовать сходство многих европейских городов — выходцев из средневековья.
Конечно, что-то похожее обязательно скажет профессиональный гид. Он же объяснит, что Загреб — крупнейший промышленный центр Югославии, что здесь проходит вторая по значимости в Европе Международная ярмарка, что город этот известен миру как «город искусств». Кроме того, в нем 8 театров, 40 музеев, оперный театр, филармония, Югославская академия наук, университет и институт ядерной физики. Все это, конечно же, скажет профессиональный гид. Но я был в гостях и не пользовался их услугами.
Я бродил по Загребу вместе с Душаном Николичем, сыном моего знакомого загребского журналиста. Душан значит человек душевный, отзывчивый, обходительный. Так следовало понимать из самого имени этого чрезвычайно шустрого, длинноногого мальчишки в коротких шортиках — «варенках» и кепочке, состоящей из резинки и огромного полупрозрачного козырька. Но, если честно, то вызвался он показывать мне Загреб отнюдь не без своей особой корысти. Душан оказался большим любителем желто-лимонных брикетиков мороженого. И эта слабость, почему-то не поощряемая в Душане его родителями, грозила расцвести у меня на глазах во всю свою ничем не обузданную мощь... Мы путешествовали по Загребу замысловатым маршрутом, на каждом изгибе которого была мороженица.
Первую порцию мы отведали на площади у церкви Святого Марка. Ощущая сладкий холодок во рту, я с удивлением рассматривал церковь. Действительно, средневековое чудо. И не только Загреба. Чудо в масштабе Европы. Сама по себе церковь невелика. Но что бросается в глаза, поражает воображение, так это ее двухскатная черепичная кровля. Нет, не просто черепичная. Черепицы эти — верите или нет — все сплошь выполнены из цветной мозаики. Я насчитал четыре цвета: белый, охристый, черный, голубой. По низу и по верху — ну как воротник и подол у рубашки — кровля будто заткана традиционным славянским рисунком. А между узорными строчками этими, на фоне трехцветных квадратиков два герба: загребский и короновский. Солнце отражается в крыше, плавится в ней, разбрасывает лучи в разные стороны. И все это светится.
— Красиво? — поинтересовался Душан.
— Удивительно! — проглотив мороженое, едва выдохнул я.
— Но еще удивительней, — важно изрек Душан, — то, что в крыше этой сто тысяч мозаичных плиток. Нигде такой крыши больше нет.
Жаль, что информацию насчет ста тысяч мне так и не удалось проверить. Может, и прибавил немножко Душан?
И вообще, я быстро приметил: Душан был человек широкий. На площади Республики, например, на виду у фланирующих иностранцев и сидящих в плетеных креслах загребских аксакалов — они всегда сидят там в предвечерний час — Душан бросил в фонтан у хорватского банка монету в десять динаров. И местные аксакалы уважительно кивнули головами: «Молодец, Душан!». И иностранцы проводили глазами монету: «Это еще что за богач?».
Десять динаров в нынешней Югославии мало что значат. Счет там идет на тысячи. Но ведь бросил-то он деньги из тех, что отпущены были ему на мороженое! Удивительно!
Я заглянул в фонтан и оторопел. Его дно устилали деньги. Сквозь голубую воду были хорошо видны франки и шиллинги, доллары и марки, драхмы и лиры. Монеты давили на ассигнации, а те, в свою очередь, не желая погружаться на дно, шевелились в воде подобно многоцветным медузам. Пока я смотрел, в воду плюхнулись две серебристых монетки и смятый в комок фунт стерлингов.
— Бывает, что денег жертвуют на целый миллион, — вновь блеснул знанием цифр Душан.
— Жертвуют?
— Ну да. И туристы. И наши, за-гребские! Все вместе!
— Но для чего все это?
— Как это для чего? — искренне удивился Душан и тут же у фонтана стал объяснять мне назначение этих обильных пожертвований. Оказывается, они на благоустройство Загреба. Это прибавка к тому, что дает государство. На реставрацию таких вот чудо-памятников, как церковь Святого Марка. И на поддержание красот нынешнего города — там ведь тоже есть ценные постройки прошлых веков. — А новый Загреб?
— Мы еще с вами не видели нового Загреба, — сказал Душан.
Об этом фонтане на площади Республики я потом читал в местных газетах. Никто не помнит, когда появилась традиция бросать в него деньги, но, что бросают их уже много лет щедрой рукою, — это точно! Правда, сколько именно — нигде не пишут,.
Так что и здесь приходится верить на слово все тому же Душану...
А в тот день мы побывали с ним и в новом Загребе. Вначале на водном стадионе в парке Максимир, потом у городской скупщицы на улице Пролетарских бригад, ну, а третью на этом маршруте порцию мороженого решено было «ликвидировать» в холле одной из гостиниц, построенной специально к Всемирной Универсиаде 1987 года.
Вот тут-то и обратил Душан мое внимание на фотоснимок, украшавший вход в «ледарню». Розовощекий, безоблачно-счастливый младенец являл с него миру свою, увы, еще лишенную зубов улыбку.
— Пятимиллиардный! — проинформировал меня Душан.
Вначале я даже не понял — о чем он? Но чуть погодя, смекнул: так ведь это, действительно, в Загребе родился пятимиллиардный житель земли. Родился в дни Универсиады. И рождение его приветствовал сам генеральный секретарь ООН Перес де Куэльер.
Душан смотрел на меня неодобрительно. Длиннющий козырек свой он сдвинул к затылку.
— Неужели не узнаете?
— Узнаю. Как же не узнать... — только и нашелся ответить я.