Хорошо тем, кто живет в Ленинграде: они, возможно, уже не раз бывали на Васильевском острове и видели здание Двенадцати коллегий. Те, кому пока не удалось это сделать, кто живет далеко, могли рассматривать этот красивый архитектурный ансамбль на старинных гравюрах или современных цветных фотографиях. Сейчас здесь находится университет.
Недавно здесь, рядом с университетом и Академией наук, на берегу Невы появился памятник Михаилу Ломоносову. Место для установки монумента выбрано самое подходящее. Здесь прошла вся жизнь Ломоносова. Сюда впервые он прибыл в наш город с группой студентов из Москвы. Здесь он прославился как ученый, здесь он обучал российское юношество вести научный поиск и почти семь лет был ректором университета.
Многими полезными делами известен во всем мире один из старейших университетов нашей страны. Многие сотни славных имен сияют в созвездии его профессоров и питомцев. Об этом красноречиво свидетельствуют книги, открытия, научные статьи. Но есть среди заслуг университета перед отечеством одна, о которой мы вспоминаем редко...
Все началось в нашем городе весной 1703 года, когда на Заячьем острове посреди Невы была заложена Петропавловская крепость. Благодаря богатырским усилиям, неисчислимым жертвам, поту и крови работных людей, солдат и матросов, «по низким топким берегам» заводились жилые дома, пеньковые амбары, лавки, канатные сараи, кузницы, рынки, бани и трактиры. Со сказочной быстротой менялся ландшафт островов в дельте Невы. Росла новая столица. Россия снова вышла к Балтийскому морю и «ногою твер*-дой» стала на его берегу.
Петр 1 мечтал о многом. Он задумал превратить Васильевский остров в центр города. В его восточной части, именуемой Стрелкой, были построены торговый порт, гостиный двор, «Кунсткамера», Двенадцать коллегий. Одновременно северная столица развивалась не только как военная крепость или торговая гавань, но и как культурный центр страны. Уже к 1715 году здесь действовали Навигацкая школа, типография, библиотека, аптекарский огород. Хорошо известно, что Петр I долгие годы вынашивал мысль о создании в столице университета. Она была осуществлена в 1724 году, когда на берегах Невы были основаны Академия наук, университет и гимназия.
15 августа 1725 года Екатерина I приняла в Летнем саду прибывших в Россию ученых. Затем, говорит историк П. Пекарский, пришел князь Меньшиков и, поздравив ученых со счастливым прибытием, представил им бывшего при нем юного сына своего, как будущего слушателя их.
Документы, которые могли бы нам рассказать о первых годах существования университета в Петербурге, разрознены и выявлены недостаточно, многие погибли от пожаров и наводнений. По европейской традиции, лекции в первые годы существования университета читались на латыни. Вот одна из причин, почему молодежи на лекциях «зело мало бывало, того ради и не такая польза принесена, какова могла б быть». Все же список студентов Петербургского университета первых лет его существования украшают имена, прославившие русскую науку и культуру. Среди них — Антиох Кантемир, Василий Адодуров, Генрих Эйлер, Иван Магницкий, Пер Ремезов, Иван Ильинский, Денис Надоржинский.
Организация учебного процесса в университете на Неве в XVI11 веке во многом не походила на то, с чем мы встречаемся в истории нашего учебного заведения в XIX и XX веках. Но уже тогда, в первые годы существования университета, его наставники стремились сочетать твердую учебную дисциплину студентов с разумной свободой в выборе ими научных предметов. Одни студенты посвящали себя изучению естественных наук, другие — гуманитарных. Педагогика высшей школы еще не существовала. В Петербургском университете были не только телесные, грубые наказания, но и система поощрительных мер. «Студентам, добросовестно исполняющим свои обязанности, присуждаемы были различные награды, — сообщает историк М. Сухомлинов. — На публичных экзаменах раздавались книги с надписями в духе того времени; оказавшим особые успехи прибавлялось жалованье, давалось лучшее помещение и — венец награды — дозволялось посещать ученое собрание академиков и пользоваться их мудрою беседою». В качестве наказаний применялись карцер, отдача под караул и серый кафтан. По общему складу привычек и понятий XVIII века одежда свидетельствовала о социальном положении человека, не могла быть вещью, безразличной для университетской молодежи.
Предписано было одевать студентов так, как одеваются люди, имеющие доступ в образованное общество. Само звание студента давало право на хороший прием. Студенческая ; форма существовала в XIX и XX ве-веках. А зародилась на заре университетского образования в России еще в XVIII веке. При поступлении в университет будущего академика Румовского и его товарищей на каждого из них были произведены следующие расходы: суконный зеленый мундир или кафтан и того же цвета камзол и штаны; аршин сукна по 1 руб. 80 коп.; шпага с портупеей 3 руб. 70 коп.; шляпа гамбургская 1 руб., кошелек на волосы 1 руб., кровать с веревкою, деревянный стул и стол, сапоги, башмаки, чулки английские гарусные, всего на каждого 57 руб. 72 коп.
На пути развития университетского образования в Петербурге стояло немало преград. Главная из них — реакционная политика правительства и высшей бюрократии, противившихся быстрому формированию ученых из «природных россиян». Насущные нужды университета игнорировались.
Одно из первых зданий, отведенных под университет, — дом Троицкого подворья на углу 15 линии Васильевского острова и набережной Невы — не имело достаточных помещений для аудиторных занятий, тем более для проживания студентов.
Но вопреки этому, вопреки противникам развития национальной высшей школы в России, Петербургский университет в XVIII веке существовал. В 1760 году его ректором стал великий Ломоносов. Его деятельность привела к благотворным изменениям в университетской жизни: в 1764 году под университет и гимназию было приобретено на Васильевском острове новое здание — дом баронов Строгановых близ Академии наук на Тучковой набережной (ныне — напротив моста Строителей). В университете стали обучаться, помимо выходцев из духовенства и дворянства, и «из солдатских, матросских и плотнических подлых людей дети», упрочились связи с зарубежными университетами.
Выдающейся особенностью университетской жизни того времени было стремление сблизить питомцев Петербургского университета с их наставниками профессорами, дать возможность студенческой молодежи высказывать то, что касалось занятий, научных потребностей образа жизни учащейся молодежи.
После Ломоносова история университета ознаменовалась многочисленными реорганизациями, были прямые попытки ликвидировать университет, но это оказалось невозможным. Русские академики и все патриоты протестовали против бездействия руководства Петербургского университета в конце XVIII века. В 1798 году академик Захаров обратился в Сенат с протестом, где обращал внимание на нарушение § 35 Регламента Академии наук 1747 года, что суммы на содержание Петербургского университета получаются исправно, однако расходуются не по назначению. В декабре 1801 года академики Озерецковский, Гурьев, Севастьянов, не мирясь с положением университета, обратились с письмом прямо к Александру I.
С первых лет существования университета в Петербурге многие студенты участвовали в научных экспедициях, организованных Академией наук. Целый ряд этнографических, геологических и зоологических коллекций добыт их трудом. Об этом должны мы помнить, когда приходим сегодня в «Кунсткамеру» или Зоологический музей. Так, уже в 1732 году во второй экспедиции Витуса Беринга участвовали студенты С. Крашенинников, А. Горланов, А. Красиль-ников, которые показали себя способными молодыми исследователями, не раз выполнявшими самостоятельное задание. Тогда же впервые слово «студент» вошло в словарь народов самых дальних земель нашей страны. В своей знаменитой книге «Описание земли Камчатки» Крашенинников привел в переводе на русский язык и шутливую песенку камчадалов, наблюдавших его научную работу: «Если бы я был студентом, то пересчитал бы всех рыб в море...»
Подбор участников экспедиций был весьма строг. Из записи в протоколе собрания академиков от 11 мая 1733 года мы узнаем, что на это заседание были приглашены «пять русских юношей», первоначально назначенных в Камчатскую экспедицию, но не обнаруживших в результате дальнейшей проверки способностей к выполнению этого задания. В заседании был рассмотрен вопрос, «способны ли они заниматься науками». Решение собрания гласило: «...из-за слишком большого их (то есть студентов) возраста и весьма слабых знаний основ наук, было решено, что они не подходят для продолжения занятий науками». Уместно здесь заметить, что пребывание студентов в экспедициях или поездки в университеты Западной Европы регламентировались инструкциями, утвержденными собранием их профессоров. Возвращение студентов из научных путешествий также становилось событием в жизни университета. Об этом красноречиво говорят протоколы. Вот лишь некоторые штрихи к будням Петербургского университета в 1743 году, как они отразились в официальных документах.
... 29 апреля 1743 года на собрание академиков были вызваны студенты, вернувшиеся в Петербург в составе Камчатской экспедиции. На заседании студент Крашенинников продемонстрировал в качестве образца сделанные им описания рыбы, именуемой по-русски «корюхой», а также цветка золотистого левкоя. На вопросы, заданные ему мужами превосходительными Гмелиным, Зигесбеком, Войтбрехтом и Уайльдом, касающиеся естественной истории, Крашенинников весьма изящно ответил. А другой студент, Третьяков, искренне сознался, что ничего не знает. Было решено, что студенты должны будут еще раз присутствовать на следующем собрании, чтобы академики, которые 29 апреля были заняты другими делами, могли полнее познакомиться с результатами научной работы студентов и решить что-то определенное. За время до следующего заседания профессора должны были дома познакомиться с описаниями Крашенинникова. Под словом «описания» протокол подразумевает материалы, которые вошли в знаменитую книгу, не утратившую своего научного значения и по сей день, — «Описание земли Камчатки».
На следующих заседаниях академики знакомились с работами и других студентов-участников Камчатской экспедиции: Степана Плишки-на, Григория Иконникова, Василия Менитника. Это были наблюдения частично метеорологические, частично касавшиеся приливов и отливов моря у берегов Камчатки за 1738—1739 годы.
Вызывает уважение и удивление та необыкновенная основательность и неторопливость, с которой академики и профессора знакомились с работами молодых путешественников. Они, не жалея времени, вновь и вновь возвращались к рассмотрению итогов научных работ студентов. Когда «Описание» Крашенинникова было официально одобрено профессорами 3 мая 1743 года, им заинтересовался А. Н. Нартов. Сочинение тогда же было послано ему на дом с сопроводительным письмом профессора, который вел протокол.
Как результат высокой оценки работы студента Крашенинникова в Камчатской экспедиции, его рекомендовали профессору Лерке для предстоящего путешествия в Персию, «чтоб он там был в помощь господину доктору Лерке в наблюдениях как исторических и географических, так и естественнонаучных».
Хотя задуманная поездка Крашенинникова в Персию не состоялась, большинство академиков и профессоров сочувствовало его блестящим способностям и трудолюбию. Когда он обратился к академическому собранию с прошением о предоставлении ему звания адъюнкта, «было решено предписать ему, чтобы он взял для разработки какую-либо тему по естественной истории и, закончив как можно скорее, представил коллегии профессоров, чтобы они могли лучше судить о его успехах». Это решение в протоколе записано было 20 мая 1745 года. А уже через четыре дня Крашенинников «представил собранию работу по ихтиологии для доказательства своих успехов в естественной истории». Такого успеха Крашенинников смог достигнуть благодаря активной исследовательской работе во время путешествия на Камчатку. Так он получил академическую должность адъюнкта.
Крашенинников и его товарищи-студенты не единственные путешественники из молодого Петербургского университета. Многие его воспитанники готовились к работе в Географическом департаменте Академии наук. В 1732 году правительствующий Сенат доверил университету для усовершенствования в науках «28 русских геодезистов». Все это свидетельствует, что профессора готовили своих питомцев к научным путешествиям, учили рисовать карты, производить съемку местности, определять координаты с помощью астролябии.
Очень тщательно подходили наставники к отбору молодежи для поездки в Европу. Их знания перед отъездом подвергались тщательной и всесторонней проверке. Согласно установленному порядку каждый «юноша-студент», командируемый за границу «для продолжения его занятий», подвергался «предварительному экзамену» в присутствии всех академиков во всех науках, которыми он занимался, и в языках. Профессора давали ему указания, каким образом он должен учиться, написать для него рекомендательные письма к иностранным членам Петербургской Академии.
Ректорат и академики-профессора проявляли постоянную заинтересованность успехами студентов Петербургского университета, посланных для продолжения обучения за границу.
Так, после того как состоялось распоряжение о посылке успешно занимавшихся студентов Поленова и Лепехина «для учебы в Германию», академики-профессора не раз возвращались к судьбе своих воспитанников, отправленных в немецкий университет. В частности, они «вынесли суждение, какие занятия Поленов и Лепехин впредь должны посещать». Студенты были обязаны вести «путевой дневник». В октябре 1765 года такой дневник был получен в Петербургской Академии наук от «юношей-студентов, посланных за счет Академии в Геттингенский университет».
Университет в Петербурге требовал от своих стипендиатов в европейских университетах и научные отчеты. Примером может служить присланный Иваном Лепехиным «в качестве свидетельства об успехах в изучении ботаники» в Страссбургском университете весьма обширный научный конспект.
Далеких путешествий и ближних научных экскурсий для студентов всегда было много в Петербургском университете. Но особенно урожайным на экспедиции был 1768 год. Для исследования Оренбургской и Астраханской губерний было снаряжено пять экспедиций, в которые кроме шрофессора-руководителя входило по 5—6 студентов университета. Например, в экспедиции, возглавляемой Фальком, трудились И. Бычков, М. Лебедев, С. Кошкарев. К отряду Гмелина были прикомандированы студенты И. Михайлов, А. Соколов, Я- Ключаров, Н. Крашенинников и студент Московского университета К- Таблиц.
В том же году в Сибирскую экспедицию, несмотря на юный возраст, был взят академиком Палласом шестнадцатилетний студент В. Зуев. Совместная работа с Палласом явилась для Зуева значительной научной школой.
В 1771 году во время зимовки в Челябинске, Паллас предложил Зуеву отделиться от основного отряда и разработал для него самостоятельный маршрут на Север, вдоль Оби к ее низовьям, а оттуда к берегам Северного Ледовитого океана. Зуеву было в это время девятнадцать лет. Нужно было высоко ценить молодого человека, чтобы в сопровождении нескольких казаков отправить его за тысячи километров в полярную тундру. А с другой стороны, надо представить, каким научным энтузиазмом должен был обладать молодой студент Петербургского университета, как должен был верить в свои силы Зуев, чтобы отважиться на такое путешествие. Эта экспедиция завершилась успешно, Зуев привез из экспедиции живого белого медведя (впервые описанного Палласом), а также богатейшую коллекцию чучел. Более ста страниц в трудах Палласа основаны на материалах зуевской экспедиции.
Еще в 1773 году Зуев считал себя студентом. Это видно из названия одной из главных работ Зуева, посвященной Палласу: «Описание живущих Сибирской губернии в Березовском уезде иноверческих народов остяков и самоедов, сочиненное студентом Василием Зуевым».
Возвращаясь к экспедиции Палласа, отметим, что, кроме Зуева, из Петербурга с ним отправились еще два студента — Валантер и Соколов, к которым три года спустя в Челябинске присоединились еще трое студентов Петербургского университета — Быков, Кошкарев, Лебедев. Паллас вернулся в Санкт-Петербург со своими спутниками 30 июля 1774 года, пробыв в экспедиции шесть лет. Заслуживают внимания и другие факты об экспедиционной деятельности. Обратимся к протоколам, они красноречивы.
«28 сентября 1771 г. Гмелин сообщал, что студент Михайлов установил отношения с правоверными калмыками и благодаря его усердию они отблагодарили его сведениями».
«30 декабря 1771 г. Лепехин из Архангельска рекомендовал студента Озерецковского из-за его ревностного усердия в путешествии по р. Кола, а также спрашивал, как переслать собранные им коллекции. Секретарь Конференции в ответ писал ему, что по инструкции для студентов он может отметить Озерецковского годовой премией и советует уверить в расположении к нему».
«20 декабря 1771 г. Гмелин сообщил из Энцелли, что в экспедиции умерли студенты Борисов, Игнатьев, Ключарев и Котов. Вместе с ними погибли собранные ими коллекции».
«11 мая 1772 г. Конференция за усердие и хорошее поведение решила повысить жалование студенту Озерецковскому до 100 руб.»
«14 января 1774 г. Лепехин сообщил и подтвердил свои соображения о путешествии на ближайшее лето, которое поручено Палласом студенту Зуеву. Лепехин решил разрешить это путешествие, как и путешествие Палласа».
Оставшихся в Петербурге наставников студентов интересовали не только организационные перипетии движения экспедиций, но и содержательная сторона научных исследований их питомцев. В Конференции 16 июня 1774 года было зачитано письмо профессора Палласа, с которым он отправил две работы студента Соколова о путешествии, совершенном им в 1772 году по горам Даурии, вдоль границы Монголии. Члены Конференции «предлагают профессору Лепехину просмотреть их и дать о них рапорт». Уже через неделю, 23 июня 1774 года, профессор Лепехин отчитался «о журналах студента Соколова». Рецензент отозвался о наблюдениях студента «с похвалой и добавил, что детали, которые в них содержатся, могут послужить уточнению географических карт. Конференция приняла резолюцию: отправить эти работы в географический департамент».
Через год после рецензирования Лепехиным записок Соколова, в августе 1775 года, судьба талантливого студента вновь стала предметом обсуждения Конференции. Одновременно ученые рассмотрели четыре сочинения студента Таблица, который участвовал в экспедиции профессора Гмелина. Предстояло решить вопрос о продолжении их образования в зарубежных университетах. Любопытно, что в связи с этим учитывались не только усердная работа в экспедициях, но и последующие ревностные занятия. В заседании 24 августа 1775 года «профессор Гюльденштадт, справедливо похвалил за успехи, которые студенты Соколов и Таблиц достигли в изучении естественной истории, и после получения надлежащих свидетельств, предложил послать в один из заграничных университетов». Из протокола видно, что Конференция одобрила предложение профессора Гюльденштадта. В этот момент Гюльденштадт выступил с рекомендацией студента Беляева для поездки в заграничный университет. Делалось это ввиду воспитательных целей: «...последний имеет меньше заслуг, чем двое других, изъявляет не меньше желания совершить такую поездку».
Последнее упоминание в протоколах об участии в экспедиции студента относится к 1803 году. До выхода университета из системы Академии наук остались считанные месяцы. Собранию ученых 9 марта 1803 года были «представлены работы студента Адама, который сопровождал А. А. Мусина-Пушкина в его путешествии по Кавказу». Достоинством работ этого «студента» заинтересовался император Александр I. Академик Н.Я.Озерецковский взял на себя труд прочитать студенческую работу, «проверить коллекцию и ее описание и доложить о них на ближайшем заседании».
О том, что направляемые в экспедиции Академии наук студенты значились таковыми на всем протяжении работы экспедиций, нередко многолетних, свидетельствует, в частности, рапорт П. Б. Иноходцова о смерти работавшего под его руководством студента И. В. Аврамова. С 1781 по 1785 год в географической экспедиции, возглавляемой бывшим питомцем университета П. Б. Иноходцовым, трудился студент университета М. Поспелов. Приведенные факты свидетельствуют о том, что при подготовке научных кадров теоретические знания студентов широко использовались на практике.
Путешествия с научной и познавательной целью студентов Петербургского университета уже в XVIII веке стали нормой. Вступив в новое, XIX столетие, столичный университет расширил круг студентов — участников экспедиций. Путешествия стали составной частью учебных программ.
...Пройдет время, судьба читателей «Глобуса» сложится счастливо. Они не только побывают в Ленинграде на Васильевском острове, увидят здание Двенадцати коллегий, памятник Ломоносову, полюбуются панорамой невских берегов, но некоторым из них, наиболее трудолюбивым и талантливым, посчастливится стать студентами старейшего университета России. Путешествия и экспедиции станут обязательной частью их учебы. Сегодня практически нет специальности ни на одном из семнадцати факультетов университета, где не предусматривались бы путешествия или экспедиции с научной целью. Филологи собирают старые книги и произведения фольклора, искусствоведы знакомятся с памятниками культуры, археологи ведут сложную и тяжелую работу на раскопках. По-прежнему каждое лето отправляются далеко от дома ботаники, геологи, физики, этнографы и многие другие специалисты. У всех студентов сложные и важные научные задачи: в этих поездках далеко от дома, в нелегких полевых условиях они исследуют многообразный окружающий мир, они проверяют себя, свою преданность избранной на всю жизнь науке.
От здания Двенадцати коллегий, от памятника Ломоносову когда-нибудь и вы отправитесь в свою первую научную экспедицию.