Об этой необычной истории я услышал совершенно случайно.
У дверей первого в России музея — Кунсткамеры, построенной еще по указу Петра I, стояла в нервном ожидании густая очередь человек в триста. Отстояв свое, я неторопливо ходил по залам, разглядывая редкие экспонаты.
Внимание мое привлек индеец, стоящий за стеклом. Он был так похож на живого, что я даже вздрогнул. А вот лук у него был самый настоящий — изогнутая палка метра два длиной из красноватого дерева, витая тетева и полутораметровая стрела, с хвостовиком из камышинки, наверное чтобы не тонула, и с зазубренным каменным наконечником.
За музейным стеклом текла трудно понимаемая теперь жизнь. Прищурив глаз и не обращая на нас внимания, индеец с невозмутимым лицом стрелял через воду в невидимую для нас рыбу. Лежал плетенный из травы пресс, которым женщины отжимали сок из маниоки. Лежало ожерелье из зубов зверя, палка для рыхления земли, дощечки для переворачивания лепешек, погремушка для танцев, деревянная флейта, огромная, как ствол пушки, топор — дубина со вставленным в нее острым камнем, челюсть рыбы, употребляемая в качестве ножа и инструмента для татуировки, двухметровый лук для охоты на ягуара...
Рядом остановились два человека, и мы заспорили: когда и какая экспедиция привезла эти вещи из Южной Америки?
Стали выяснять, и я был поражен. Русские студенты, почти без средств, без опытного руководителя, в 1914 году отправились в джунгли Южной Америки и не пропали там, не растерялись, а вернулись с победой, привезли экспонаты для лучших музеев страны!..
К тому же, через несколько месяцев после их отъезда началась мировая война. Морская блокада отрезала их от дома.
Невероятно!
Я привык думать, что русские путешественники и первопроходцы изучали Сибирь, Дальний Восток, Заполярье, Арктику. А о тропической природе писали Гумбольдт, Уоллес, Дарвин, Бэте... А тут студенты.
Я стал выяснять имена студентов; это были Иван Стрельников, Генрих Манизер, Федор Фиельструп, Николай Танасийчук Тт Сергей Гейман. В музее мне посоветовали:
— Поговорите с сыном того Николая Танасийчука, с Виталием Тана-сийчуком,— и дали адрес.
Я схватил блокнот и помчался на улицу ловить такси.
Дверь открыл моложавый мужчина в спортивном костюме и с мокрой тряпкой в руках.
«Не он», — почему-то подумал я.
Но оказалось, что это все-таки он — Виталий Николаевич Танасийчук, ученый, энтомолог, сын того самого студента, что ездил в экспедицию.
Он посадил меня на диван, под коллекцию старинного оружия, а сам принялся домывать пол. Я листал дневники его отца, красные потертые книжечки с твердым переплетом. Через лупу разглядывал выцветшие, идеально ровные строчки, с трудом разгадывая в них отдельные буквы.
Наконец Танасийчук вытер пол и начал рассказывать. Сначала медленно, потом все более зажигаясь, достал вырезки из газет, фотографии, письма. Потом вздохнул и дал отпечатанные на машинке собственные материалы, по которым намеревался писать книгу.
Я представлял себе, как в Петербурге по вечерам собирались студенты в биологической лаборатории имени Лесгафта — кружок молодых биологов. На столе самовар, рядом — ворох географических карт, и над ними яростные споры о проблемах биологии, философии, о новых открытиях. Завидовали путешественникам и однажды совершенно неожиданно возникла идея:
— А не поехать ли самим?.. Куда-нибудь в малоизученную Южную Америку? Своими глазами увидеть тропическую природу. Ведь какие богатые коллекции можно собрать для русских музеев, как много можно сделать интересных наблюдений!
— Но у нас недостаточно опыта, нет средств!
— Зато есть молодая сила, энергия, энтузиазм! А деньги как-нибудь удастся достать.
Решение, казалось бы, совершенно фантастическое.
Настырные студенты пошли к купцам-меценатам, к директорам музеев, просили у них деньги, просили научное оборудование. Набралось три тысячи рублей, что должно хватить месяцев на семь.
И они поехали не колеблясь.
21 апреля 1814 года за три месяца до начала мировой войны путешественники выехали из Петербурга. На следующий день сели на пароход в Либаве и поплыли через Атлантический океан в Буэнос-Айрес.
Каждый из них порой со страхом думал: «Справимся ли? Сумеем ли? Ведь такие экспедиции готовят годами!» Но о сомнениях друг другу не говорили. Великий дух первооткрывателей вел их.
Аккуратный, чистенький Буэнос-Айрес встретил их щелканьем фотоаппаратов изумленных газетчиков. Русская научная экспедиция, да еще вдобавок студенческая, — это была сенсация, и портреты «эстудиантес русое» появились во всех газетах.
В городе Сантос, пока на судно грузили кофе, студенты были в городе у консула Российской Империи. Весьма смутное представление имел он о России и говорил только по-португальски. Консул, ознакомившись с целями путешествия, заметил, что если они ищут красивой смерти, то их цель легко и скоро осуществится в Гран-Чако. Милые предсказания...
С большим интересом отнеслись к экспедиции аргентинские ученые. Директор Этнографического музея Амбросетти, директор Национального музея Гальярдо, крупнейший аргентинский ботаник Икен обсуждали с ними возможные маршруты экспедиции.
Затем на небольшом пароходике они поплыли среди пальмовых лесов по рекам, на которых их встречали чудовищные сонные кайманы, поплыли в самый центр Южно-Американского материка в район бразильского городка Корумба, где сходятся границы Парагвая, Боливии и Бразилии.
И вот на фоне невысоких гор бразильский городок Корумба. На его улочках — европейцы, негры, индейцы, китайцы, бразильцы, парагвайцы— скупщики драгоценных камней и каучука, охотники за перьями цапель, лесопромышленники, плантаторы, торговцы.
Экспедиция расположилась в нескольких часах ходьбы от городка х на склоне горы Сан-Доминго. Вокруг влажный, густой тропический лес. Из ветвей внезапным водопадом валятся длинные ловкие звери размером в кошку. Миг — и нет, исчезли в кустарнике. Это носухи, или коати,— родственники енотов, ловкие грабители птичьих гнезд.
Обезьяны носятся в верхних этажах леса, то и дело из листвы выглядывает любопытная мордочка капуцина. Время от времени раздается утробный вопль компании ревунов, раздувающих огромные горловые мешки и старающихся перекричать друг друга.
Июль — середина зимы, сухое и жаркое время года. Деревья теряют листву от жары. Путешественники еще не представляют, какие трудности их ждут.
Вечером двое зоологов сидели в своем бамбуковом ранчо. Один из них читал Канта, светя на книгу несколькими жуками, посаженными в мешочек из рыболовной сетки.
Вдруг их поразил какой-то странный шелест и незнакомый неприятный запах. Выбежали наружу. Земля как будто шевелилась — эцитоны, муравьи-кочевники, покрывали ее плотным живым одеялом, усеивали ветки попадавшихся им на пути кустарников и деревьев. Они медленно двигались темной живой волной; по краям солдаты с огромными кривыми челюстями, обшаривающие все ямки и щели, гнилые стволы, гнезда. В глубине, под их защитой, — самки и несущие куколок и личинки рабочие. Они ползли, не обращая внимания на то, что перед их фронтом скопилась масса птиц: дятлов, древолазов и даже мелких ястребов кри-кри, — которые хватали и самих муравьев и вспугнутых ими животных. В воздухе пахло тухлятиной.
Муравьи вливались струями через дверь, щели, разбегались по стенам, падали с балок, кишели в коробках с коллекциями.
В костре было еще много углей.
Зачерпнув их ведром, Стрельников засыпал пол. Танасийчук тем временем раскидывал горящие ветки на пути колонии, окружая ранчо огненным кольцом. Чуть не устроив пожар, они держали оборону до одиннадцати часов ночи, пока муравьи не ушли.
Согласно литературе, эцитоны поедают только ту добычу, которую убили сами. К сожалению, в этот раз они действовали не по науке и часть коллекций была повреждена. После этого пришлось подвесить коробки и ящики под потолком на смазанных керосином шнурках и проволоках.
Во время баталии некогда было приглядываться к непрошеным гостям, но горсть муравьев все-таки сунули в морилку. Наутро, укладывая их на ватные матрасики, зоологи увидели, что у этих муравьев нет глаз. Свои нашествия они совершали вслепую.
Рано утром Танасийчук надел патронташ, Стрельников сложил провизию в сумку. Ружье за плечи, сачок в руки — и вперед! Сегодня маршрут на гору Сан-Доминго. Чуть посветлело, и видно, что горы еще окутаны туманом, из его полотнищ выглядывают силуэты пальм. Но на пути заросли карагуаты, колючие мимозы и лианы с громадными изогнутыми шипами. Через эту колючую смесь приходилось прорубаться. Вышли к ручью, весь берег его густо покрыт бабочками, жадно сосущими влагу. Сделали шаг, и все бабочки разом поднялись в воздух, блесками крыльев вспыхивая на солнце.
Солнце, взлетело вверх подобно ракете. Кричали попугаи, их заглушали голоса обезьян-ревунов.
Стрельников собирал насекомых: бабочек, стрекоз, жуков...
Танасийчук ушел вверх по звериным тропам — добывать птиц, коричневую белку, пеккари, оленя...
В жару было трудно сохранить добычу, особенно много возни со шкурками зверей и птиц: часами приходилось очищать их, натирать солью и мышьяком. Если отложить эту операцию на несколько часов, начинает вылезать шерсть и шкура уже никуда не годится. Рыбок и раков клали в спирт, а больших бабочек и кузнечиков приходилось потрошить.
Сначала все думали, что главная опасность — змеи, ягуары. Но опасней оказались клещи; до двухсот штук снимали с себя после похода. А если клещ уже глубоко впился в тело, то на него капали маслом и задыхающийся клещ вылезал сам.
Но еще хуже были песчаные блохи — пике. Эти крохотные, около миллиметра, насекомые незаметно проникали в кожу между пальцев ноги или под ногти. Там пике жили до созревания яиц, раздуваясь размером в горошину, и вызывали нестерпимо болящие нарывы. Индейцы мастерски выковыривали их разными острыми предметами. Наши путешественники по неопытности сначала вырезали их — и ходить вообще становилось невозможно. Каждый вечер для них становился часом пыток, в дневниках появлялись записи:
«С ногами нет сладу — опять вырезал больше десятка личинок»; «Под струпами старых язв завелись новые гости»; «На днях из раны на бедре вытащил громадную личинку»; «В ногах такие дыры, что не могу ходить».
Стрельников пишет в письме: «Иногда из каждого пальца ноги вырезаешь до десяти таких капсул, вообще каждый день вырезаем штук по десять, а ранки заливаем раствором марганцовокислого калия».
Поработав здесь, студенты разделились, этнографы Генрих Манизер и Федор Фиельструп вместе с экономистом Сергеем Гейманом поехали искать индейцев, а зоологи Иван Стрельников и Николай Танасийчук продолжали собирать зоологические коллекции. Этнографы на огромных арбах, запряженных каждая шестью быками, добрались до Нилике — селения индейцев кадиувер. Гейман прислал оттуда друзьям шутливый дневник:
«Вечером, подвязывая гамак, Федя попросил фонарь, говоря, что нащупал на стене мышь и гладит ее. Это оказалась змея, тонкая и длинная, которую мы здесь же закололи ножом. Утром узнали, что это ядовитая змея, которых здесь множество.
Лица индианок ужасно странные от того, что брови и ресницы вырваны и часть волос со лба, от чего он очень высок.
С утра мы разукрасились в ожерелья и яркие платки, чтобы разжечь любопытство. Я надел на шею цепи, в свою каску воткнул яркие перья и стал показывать фокусы с магнитом, спиртовыми зажигалками, зажигательным стеклом и пускать зайчиков зеркалом. Окружающие приходили в дикий восторг и изумление от всех моих затей, свистки и губные гармошки растрогали их как детей. Чтобы получить эти предметы, женщины тащили нам в фартуках спрятанные идолы, куклы, щипчики для выдергивания волос, рожки и дудки, сережки, корзины из раскрашенной кожи, ступки деревянные и каменные, мешочки, расшитые мелкими бусами, кольца из ореха, широкие кушаки, расшитые геометрическим орнаментом...
Торговля продолжалась до позднего вечера, и мы настолько устали от новой роли, что отказывали посетителям. А вечером Генрих потешал индейцев скрипкой, наигрывая камаринского.
Весь следующий день я был занят посещением жилищ в качестве торговца на лотке. Я набирал разные предметы по карманам, надевал их на шляпу, руки и прикалывал где было возможно. Вокруг меня собирались женщины, им нравились мои веселые, полушутовские манеры, я становился для них понятнее и занятнее. Меняются они очень хитро, свои вещи показывают не сразу, а по мере того, как узнают мои предметы. Была у меня бахрома из черных бус от теткиного платья — растащили по кусочкам в качестве шейного украшения. Целыми пригоршнями таскал я вещи в сарай, завалив разборкой этого материала Федю, который безвыходно четыре дня каталогизировал коллекцию. Но как безжалостно воруют краснокожие прямо из-под рук!»
За десять дней было добыто пятьсот коллекционных предметов. По ценам обычных музейных закупок такая коллекция должна стоить больше, чем все их расходы на поездку.
Тем временем Манизер и Фиель-струп изучали язык индейцев, их обычаи и фольклор. Хотя индейцы кадиувео одевались в привозные ткани и охотились с ружьем, очень много в их быту оставалось нетронутым. Кстати, из винчестера они стреляли, как из лука, — с вытянутой руки и, конечно, редко попадали в цель. Удивительно было наблюдать шамана, лечащего больного «высасыванием» болезни,— после чего торжественно демонстрировалась заранее припасенная косточка или колючка, якобы «вышедшая из тела».
Тогда же из бразильских газет студенты узнали, что в Европе началась мировая война. Австрия уже воюет с Сербией. В Германии и России -мобилизация. Немцы вторглись в Бельгию. Сообщение в Европе если не прервано, то очень затруднено. В Северном море замечены немецкие подводные лодки, одна из них потоплена британским крейсером «Бирмингем».
Все это значило, что в Америке придется застрять, — и бог весть как надолго. Стало быть, деньги, рассчитанные на скудную жизнь в течение полугода, надо растянуть на год, а может, и на полтора. И значит, надо переходить на подножий корм, — питаться плодами и дичью — и покупать как можно меньше.
Худо было с одеждой: сырость, плесень, острые листья карагуаты, колючки. Ботинки легко поддавались острой, как зазубренная бритва, траве.
Прожив два месяца у индейцев кадиувео, составив словарь их языка и собрав богатую коллекцию домашней утвари и амулетов, этнографы ушли к другому племени — терено, а затем к совершенно не затронутым цивилизацией шавантам — охотникам и собирателям меда.
Потом Манизер жил у племени каингангов, всего только два года перед тем вступившим в первые отношения с европейцами. Затем уехал в бразильские леса к индейцам ботокудам, среди которых в земледельческой колонии прожил семь месяцев.
Он занимался с ребятишками в школе, даже заведовал колонией.
Гейман побывал в Уругвае, Чили, на Огненной Земле, где собрал коллекцию вещей индейцев она и яганов.
Фиельструп на паруснике обошел вокруг Южной Америки.
Аккуратно запакованные ящики с коллекциями они регулярно отправляли в Россию.
...Им приходилось сталкиваться с воинственными индейцами — и они остались живы; попадали в лесные пожары и спасались в ручьях, они переворачивались в каноэ, топили коллекции, фотоаппараты, ружья, еду — и начинали все сначала. Они работали по восемнадцать часов в сутки, они обнищали до того, что им приходилось ночевать в порту, в заброшенном пароходе, пробираясь туда тайком. Порой они отказывались от покупки даже сухарей; раскатившиеся при погрузке апельсины они, будто шутя, отбрасывали в сторону, а потом подбирали и, отвернувшись, жевали. Когда надо было идти к министру, оказалось, что брюки совершенно расползлись, и они решили идти в пальто — пусть, мол, думает, что у нас так принято.
Только через полтора года они встретились в Петрограде. Их коллекция на русском военном транспорте была привезена в Архангельск.
Коллекциям завидовали даже в музеях Буэнос-Айреса. В отчете Российской Академии наук сказано, что коллекция вещей каингуа «особенно интересна и редка». Их коллекции были переданы в Зоологический и Этнографический музеи Академии наук, Музей Ботанического сада, Музей Московского университета, Музей сравнительной морфологии имени Лесгафта.
...Когда я узнал подробности экспедиции, мне стало еще труднее ее понять: как пятеро студентов, не имея ни средств, ни оборудования, могли организовать и совершить такую экспедицию?! Может быть, им помогло незнание тех трудностей, которые их ожидали, незнание сложности подобного предприятия. Они не знали, что их ожидает. А если уж взялись за дело, то, не смотря ни на что, — осуществили. Такое уж свойство у молодости — браться за непосильное дело и — справляться с ним.