Летом этого года исполнилась наконец моя давняя мечта: в Феодосийской картинной галерее я осмотрел наиболее полную коллекцию картин Ивана Константиновича Айвазовского. Конечно же, среди живописных работ выдающегося художника-мариниста наиболее сильное впечатление оставляют картины морских бурь, ураганов, кораблекрушений, борьбы человека с разъяренной стихией. Я долго ходил по залам. Останавливался у каждого живописного полотна, пытаясь определить лучшее произведение художника. Все в работах живописца было прекрасно, и, прежде всего, море — ласковое и грозное, несущее несчастье и помогающее человеку.
Уже вечером, когда смотрительница залов напомнила, что музей закрывается, я вынужден был «попрощаться» с Айвазовским. Я спустился к морю и долго бродил по берегу, любуясь солнечным закатом. Море было спокойным, располагающим к размышлениям. И вдруг в памяти возникли строки одного письма, поразившие меня точностью в описании разбушевавшейся морской стихии: «Я знаю, мама, ты недовольна моим повествованием, тебе нужно описание бури. Итак, изволь. Самая сильная буря была четвертого сентября. Представь себе темную ночь; ветер рвет с ужасающей силой; огромные водяные горы поднимаются с обеих сторон клипера, закрывая собой горизонт, некоторые из них со страшной силой вкатываются на палубу; изредка луна, выглядывая из-за несущихся туч, освещает разъяренное море... да! Все это составляло картину грозную и в то же время величественную». Так мог написать человек, сам испытавший действие урагана на море. Именно строки этого письма помогли мне определить для себя лучшую картину Айвазовского. Ею стала «Буря ночью».
Талант художника позволил Айвазовскому перенести на холст малейшие оттенки в настроении разбушевавшегося моря. Автор письма сумел в слове отразить властную и могучую водную стихию. Им был великий русский композитор Николай Андреевич Римский-Корсаков.
Кто не знает Н. А. Римского-Корсакова как автора многих опер, симфонических произведений, романсов? Но то, что композитор закончил морской кадетский корпус и совершил почти трехлетнее плавание на военном парусном корабле, об этом знают не многие. Это и понятно, выдающиеся заслуги Римского-Корсакова перед отечественной культурой отодвинули на второй план другие стороны его деятельности. Сам композитор, в написанной на склоне лет «Летописи моей музыкальной жизни» оставил незначительные сведения о своей службе на флоте. Поиск материалов, связанных с учебой Римского-Корсакова в Морском кадетском корпусе и его плавании на парусном корабле, привел меня к внучке композитора Людмиле Владимировне Римской-Корсаковой. Она-то и подсказала путь поиска.
И вот передо мною заветная коричневая папка. С волнением развязываю тесемки, внутри папки аккуратно сложенные белые и голубые листки бумаги, исписанные бисерным почерком. Это письма Николая Андреевича к матери Софье Васильевне и другим близким и родным людям. По этим письмам я узнал о жизни Римского-Корсакова с 1862 по 1865 год — период, когда он завершал учебу в Морском кадетском корпусе и проходил практику на одном из судов военно-морского флота.
Летом 1862 года завершалась шестилетняя учеба. С выпускников снимались мерки для шитья мундиров, в лучших магазинах столицы приобреталось все необходимое для начала самостоятельной жизни на флоте. Но впереди — еще сложнейшие экзамены. О том, что учеба на старшем курсе требовала усидчивости и внимания, свидетельствует сам Николай. В одном из писем к матери он сообращет: «Предметы, которые проходят у нас в старшем гардемаринском курсе: астрономия, пароходная механика, морская практика, морская съемка, теория кораблестроения, физическая география, морская артиллерия, русский, французский и английский языки». По окончании учебы в корпусе выпускнику присваивалось, учрежденное еще Петром I, звание гардемарин. Лишь после положительной аттестации прохождения морской практики он удостаивался первого офицерского звания — мичман.
Николай очень серьезно готовил себя к службе. В одном из писем он делится своими успехами: «Меня радует, что я как будто бы стал побольше заниматься науками в корпусе, надеюсь выдержать экзамены довольно высоко. На службе нужны люди знающие». В период интенсивной подготовки к экзаменам он сокращает количество занятий любимой музыкой, «чтобы одно не мешало другому».
Но вот экзамены позади. Гардемарин Николай Римский-Корсаков и еще три его товарища по корпусу — Вильгельм Линден, Ипполит Андреев, Александр Бахтеяров — приказом морского министра направляются на еще строящийся в Кронштадте клипер «Алмаз». Гардемаринам предстояло участвовать в строительстве судна, конструкция которого воплотила многовековой опыт парусного кораблестроения. Суда типа «клипер» стали последними в истории парусного флота. Конструкторы и кораблестроители вложили в свое детище массу фантазии, сделали судно совершенным по форме, быстроходным. Клиперы вызывали у бывалых моряков восхищение. Представьте себе корабль, несущий будто высокую грудь массу белых парусов. Не напрасно моряки за особое изящество называли клиперы гордыми океанскими лебедями.
14 августа 1862 года «Алмаз» вышел из дока. Начались так называемые достроечные работы. На судне установили все три мачты, благоустроили жилые помещения. Команда работала напряженно. В одном из писем Николай сообщает: «В пять тридцать встаешь, отправляешься на работу, в одиннадцать тридцать возвращаешься, в два уходишь опять на работу, в пять тридцать опять приходишь домой. И так каждый день».
Наконец все работы позади. В торжественной обстановке на клипере был поднят флаг, свидетельствующий, что корабль вошел в состав Военно-морского флота России.
21 октября 1862 года под громкое русское «ура», раздававшееся со всех судов, стоявших на рейде Кронштадта, «Алмаз» вышел в море. Курс — город Киль. Уже в первую ночь начался шторм, который продолжался трое суток. Для Николая и его товарищей началось первое испытание морем. Весь переход до Киля гардемарины стояли вахту у штурвала. Вот как Николай передает свое первое впечатление о шторме: «Ветер рассвирепел так, что в каюте ничего нельзя было поставить, все падало. И мы обедали из общей кастрюли, так как из тарелок все проливалось, и все бы они перебились. В каюте нашей была страшная неурядица, со стола падали шкатулки, чемоданы, и все это было под столом, каталось по палубе». 25 октября клипер «Алмаз» вошел в Киль-скую бухту. Разрешено было посетить город. Киль не оставил у Николая яркого впечатления — «улицы кривые, узкие, дома старой постройки». Запомнилась ему встреча с сыном декабриста Александра Муравьева, который осваивал курс наук в местном университете. Он рассказал Николаю о восстании декабристов, о сибирской каторге, где долгие годы томились и погибали многие участники восстания на Сенатской площади. 11 ноября «Алмаз» покинул Кильскую бухту и взял курс на аглийский порт Грейвсенд, расположенный в устье Темзы. Переход продолжался неделю.
Город удивил Николая чрезвычайной дешевизной фруктов. «Я здесь объедаюсь за себя и за тебя, милая мама, как ты меня просила, дюшесами, грушами, кокосами», — сообщает он в одном из писем. Свое впечатление о реке-труженице Темзе Николай отразил в следующих строках: «На ней большое движение, пароходы и купцы снуют, толкотня страшная. Вода ужасно грязная, мутная. Река широка, шире Невы. Каждый день прилив и отлив по два раза. Течение совсем переменяется то вверх, то вниз, оно чрезвычайно сильное, так что трудно грести».
За успешно выдержанное первое испытание штормом командир клипера капитан лейтенант П. А. Зеленый поощрил гардемаринов несколькими днями отдыха. Юноши использовали их для знакомства с достопримечательностями Лондона. Гардемарины разработали план, в который входило посещение Кристального дворца в пригороде Лондона, музея восковых фигур госпожи Тюссо, зоосада, Британского музея, Вестминстерского аббатства, лондонских доков и, наконец, королевской тюрьмы в замке Тауэр.
Свои впечатления от посещения достопримечательных мест столицы Великобритании Николай ярко отразил в одном из писем. «Снаружи здание Кристального дворца, — пишет он, — стеклянное в железных рамах. Осмотрели образцы архитектуры разных стилей, разных эпох. Видели залу византийскую, греческую, римскую, возрождения, залу мавританскую, египетскую, индийскую. Виденные мною статуи большей части римских цезарей Августа, Калигулы, Нерона, Сенеки, Агрипины и проч. Мы видели разных индийских и египетских идолов и громадных сфинксов. Индийское оружие, статуи греческих богов и богинь. Много тропических растений.
Уехали мы из дворца в четыре часа, затем отправились в музей восковых фигур госпожи Тюссо. Видели там фигуры множества замечательных лиц: Лютера, английских и французских королей, замечательных революционеров: Робеспьера, Кромвеля и других, множество известных убийц. Осмотрели модель гильотины со всеми принадлежностями, видели нож от гильотины, которым в революцию во Франции отрублено было столько голов.
Поутру следующего дня посетили зоологический сад. Это громадное собрание животных, начиная от слонов, гиппопотамов, носорогов, львов, тигров и белых медведей. Орлы, коршуны, одних орлов более десяти видов.
На третий день мы отправились в Британский музей. Здание громадное. Выставленное в этом музее может поразить, по-моему, не меньше, чем в коллекции Кристального дворца. Идешь и видишь перед собой в одном зале египетские статуи, гробницы, вывезенные из Египта. В другом зале видишь... деревня ассирийская, в третьем римские и греческие статуи, этрусские чаши и вазы, потом памятники истории древней Британии, собрание минералов, чучел животных. Спускаешься вниз, входишь В громадную библиотеку. Долго бы я там просидел и почитал, но надо было ехать в Венстминстерское аббатство. Там гробницы английских королей, галерея портретов. Отправились в Тауэр, пересмотрели рыцарское оружие, восковые фигуры английских королей и полководцев в полном вооружении. Видели тюрьму, орудия пыток и, наконец, драгоценности, как-то: короны, скипетры.
Лондонский док громадный, судов страшное количество. Движение большое, товаров множество. Запах отвратительный, то грибами, то какой-то патокой. Суда всех возможных наций. Мне кажется, что, бросив взгляд на док, можно сделать вывод о громадности английской торговли. А сколько в Англии таких доков?»
Гардемарины посетили также Английский парламент, национальную галерею, где осмотрели коллекцию картин Караваджио, Пуссена, Рубенса, Мурильо и других знаменитых художников.
В Англии клипер «Алмаз» находился до середины марта 1863 года, так как командир принял решение провести некоторые работы в помещениях корабля. В другое место был перенесен камбуз, реконструирована жилая палуба. Неожиданный приказ морского министра — срочно выйти клиперу в море курсом на Либаву — заставил команду ускорить ремонтные работы. Ночью 16 марта «Алмаз», вооруженный семью пушками и взяв на борт боезапас, вышел в море. Перед командой была поставлена задача: пресекать попытки доставки оружия морем патриотам Польши, поднявшим восстание. Во время крейсирования вдоль побережья Польши «Алмаз» заходил в порты Паланга и Либава для пополнения запаса пресной воды и продуктов. Как свидетельствует бортовой журнал, команде ни разу не приходилось обнаружить корабль с оружием для повстанцев.
13 июня 1863 года корабль бросил якорь на рейде Кронштадта. А уже через два дня «Алмаз» в составе эскадры кораблей под командованием контр-адмирала Лесовского покинул родные берега. Эскадра, куда входили фрегаты «Александр Невский» и «Пересвет», корветы «Витязь» и «Варяг», клиперы «Жемчуг» и «Алмаз», покидала Кронштадт ночью. В тайне сохранялся маршрут и цель похода. Неизвестно было, на каком из кораблей находился командующий эскадрой: сохраняя секретность адмиральский флаг не поднимался.
В одном из писем Николай Римский-Корсаков сообщает, что суда «будут заходить в разные порты, чтобы скрыть, что идет целая эскадра». 5 августа 1863 года «Алмаз» вышел в Атлантический океан, здесь началось его автономное плавание. Николай с грустью пишет: «Сегодня в последний раз увидели эскадру на горизонте». Клипер по приказу адмирала Лесовского взял курс на Нью-Фаундлендскую банку. Южная Атлантика очаровала Николая: «Вода приняла чудный синий цвет индиго,— пишет он, — дни были прекрасными, тепло, в воде огромное количество травы, ночью море сильно светится, а киты, сопровождающие клипер, исчезают».
Впервые о цели похода эскадры Лесовского Николай сообщает в письме, написанном 26 сентября 1863 года. «Капитан объявил, — сообщает он, — что идем в Нью-Йорк всей эскадрой, а оттуда разойдемся в случае войны». Известно, что корабли русского флота были направлены к берегам Америки в период войны между южными и северными штатами. Посылка в отдаленные американские воды эскадры русских кораблей была вызвана обо-, стрением отношений России, с одной стороны, с Англией и Францией — с другой, в связи с восстанием в Польше. В случае вмешательства Англии и Франции в польские дела царское правительство готово было начать против них войну. Учитывая опыт Крымской войны, когда пришлось потопить запертые в Севастополе корабли Черноморского флота, правительство принимает решение: вывести две эскадры в открытое море — одна из них эскадра контрадмирала Лесовского. Командующие эскадрами получили секретное предписание: по получении известия об объявлении Россией войны рассредоточиться в Тихом и Атлантическом океанах и уничтожать вражеские суда. План этот не был приведен в исполнение, так как дело не дошло до нового военного столкновения между Россией и двумя западными державами. Пребывание русских эскадр в Америке сыграло положительную роль в развитии русско-американских отношений. Американцы восприняли его как демонстрацию сочувствия со стороны России правительству США.
Ко времени прихода «Алмаза» в Нью-Йорк на рейде уже стояли корабли Англии и Франции. Николай пишет: «Помимо русской эскадры здесь стоит английский корабль и фрегат, французский фрегат и бриг. Газеты спорят насчет целей нашей эскадры, некоторые пишут против русских, в военном плане на берег нам показываться нельзя».
Лишь в октябре команды русских кораблей могли сойти на берег. Для того чтобы не привлекать к себе внимание, офицеры обычно переодевались в гражданское платье. 10 октября Николай с группой офицеров совершает путешествие к Ниагарскому водопаду, до которого они добирались на пароходе по реке Гудзон, а затем поездом. Вот как Николай описывает свое впечатление от посещения водопада: «Вода падает вниз с сильным шумом и разбивается в пыль-так, что внизу и вообще над водой целое облако. Мы спустились вниз к подошве водопада по деревянной лестнице, опускались как в водяное облако, было тяжело дышать. Несмотря на дождевое пальто, я промок до костей. Ночью, при свете луны, мы наблюдали лунную радугу у водопада. На другой день поутру пришли опять к водопаду посмотреть солнечную радугу в водяных брызгах».
22 ноября «Алмаз», корветы «Варяг» и «Витязь» вошли в реку Потомак и бросили якорь в нескольких милях от Вашингтона. Командам судов было разрешено ознакомиться со столицей. В одном из писем Николай Римский-Корсаков так описывает свое посещение Вашингтона: «Как видно с первого взгляда, это совершенно молодой город, улицы ужасно широки и неустроены, город раскинут на очень большом пространстве, на нескольких холмах. На большей части улиц грязь, и во многих местах город выглядит еще совершенной деревней. Главная улица ведет к Капитолию, расположенному на холме, откуда открывается прекрасный вид на весь город.
Капитолий — правительственное здание, где собирается конгресс; здание все из белого мрамора с куполом громадной величины. Главный центр Капитолия составляет ротонда купола. По стенам ее расположено девять картин и барельефы, представляющие главные моменты истории Соединенных Штатов: Колумб, вступающий первый раз на берег, объявление независимости штатов, крещение индианки, Вашингтон, просящий отставку, приезд пилигримов на берег Америки. По середине ротонды помещены портреты Вашингтона, Джефферсона и других. По обеим сторонам ротонды входы в залы конгресса и сената. По западную сторону Капитолия сад. Тут помещены несколько статуй. Боишься, как бы Колумб не уронил огромного глобуса и не убил индианку. (Колумб с поднятым кверху глобусом и нагая индианка с изумлением и страхом смотрящая на него)».
В начале января фрегаты «Александр Невский» и «Пересвет», корвет «Витязь» снялись с якоря и взяли курс на Гавану. «Алмаз» же направился в главный город штата Мериленд Аннаполис, чтобы сменить рангоут. При замене рангоута выявилась необходимость установки новых мачт. Лишь в начале мая судно было отремонтировано, и «мы, — как пишет Николай, — вступили под паруса». Курс клипера — архипелаг Острова Зеленого мыса. 24 мая «Алмаз» бросил якорь в Порте-Гранде, расположенном на острове Сент-Вин-цент. «Вид острова, — замечает в одном из писем Римский-Корсаков, — самый пустынный, высокие горы от 5000 до 7000 футов, покрыты вечным туманом». Во время стоянки моряки посетили город. От населения они узнали, что три года на острове не было дождя. Островитяне продукты в незначительном количестве получают из Европы. Бывают дни, когда от голода умирают до тридцати человек. Население острова — негры, влачат жалкое существование. «Голые негритята, — пишет Николай, — бегают за нами и просят есть».
Через два дня «Алмаз», пополнив запас пресной воды, снялся с якоря и взял курс на Южную Америку. Опять начались однообразные будни, которые отличались лишь количеством пройденных миль да сменой вахт у штурвала. Иногда, правда, бывали случаи, нарушавшие однообразие жизни в морском походе. Так, 27 мая 1864 года в письме к матери Николай сообщает: «Вечером я поймал на бом-брам-рее птичку, это копчик, вероятно занесенный в такую даль ветром, он был ужасно голоден и измучен так, что спал почти сидя на руках и даже позволял себе класть палец в клюв».
7 июня 1864 года клипер «Алмаз» пересек Южное полушарие, а двадцатью днями позже бросил якорь на рейде Рио-де-Жанейро. «Вид города и рейда великолепный, — пишет Римский-Корсаков, — город расположен на горе, так что улицы ночью кажутся огненными ниточками и весь город как будто иллюминирован. У входа на рейд стоит остроконечная гора, названная «Сахарной головой», множество пальм и зелени. Город расположен в бухте, глубоко вдающейся в землю. Европейцы, первые прибывшие сюда, думали, что это река, потому и назвали ее Рио-Жанейро (жанейро — январь — месяц, в который они прибыли сюда)».
Сойдя на берег и посетив впервые столицу Бразилии, Николай был разочарован. «Внутри город грязен, — пишет он, — улицы кривы, красивых зданий нет, однако большой базар, где можно видеть экзотических птиц от маленьких колибри до зеленых попугаев, всевозможных обезьян. Здесь же продают особый род апельсинов, называемый мандаринами, они очень маленькие, но зато сладкие и вкусные, кожа с них снимается чрезвычайно легко».
В начале июля Николай Римский-Корсаков с друзьями по корпусу совершил путешествие в джунгли. Природа Бразилии произвела на Николая неизгладимое впечатление. Экзотические растения и животный мир джунглей, великолепные вершины гор, безбрежный океан... Впрочем, пусть об этом расскажут строки письма Римского-Корсакова к матери: «Мы сели на железную дорогу. Нас удивил странный вид вагона. Он был в два яруса, мы поместились в верхнем и могли обозревать окрестности с высоты и бросать корки съеденных апельсинов прямо на черепичные крыши домов.
Однако локомотив был старый, кажется, старше самой Бразильской империи, мы постоянно останавливались, брали пассажиров прямо с дороги. Нас хватило на час, после чего мы взяли мулов и проводника-негра, который хорошо говорил по-французски. Направились в Тимупо. Этим именем назван водопад и деревня возле него. Дорога шла все в гору, и вскоре мы увидели себя уже выше облаков. Виды по дороге великолепные.
Подкрепившись, мы на наших мулах отправились к водопаду. Я не берусь описывать всю прелесть этой дороги. Мы то поднимались в гору, то спускались в глубокие пропасти. Кругом леса бананов и апельсинов, мы лазили на деревья и сами рвали дикие апельсины и бананы. Лес был пуст, я думаю, что никто не продирался в его чащу, он весь был опутан высокими папоротниками и лианами. Из леса раздавалось пение птиц и оглушительный шум кузнечиков.
Наконец мы добрались до водопада. Он лежит в глубокой расщелине, покрытой густой зеленью, и скорее представляет собой порог, чем водопад, образующийся горным ручьем посреди диких скал, обвитых плющом. Вид чудесный, да еще сколько чудесных мест нам пришлось видеть в этот день. Высокие пики гор и ущелья, что шаг, то новый вид, один лучше другого.
Наконец мы вышли к берегу океана, огромный прибой шумел, над нами возвышалась другая гора в 3500 футов с двумя вершинами. У подножья горы росли апельсины, мандарины, бананы, американские сливы, хлебное и так называемое тыквенное дерево, из плода которого здесь делают чаши и другую посуду. Но надо было возвращаться, а наш проводник потерял дорогу. Лишь через три часа мы нашли ее, она вела в гору и была не дорога, а тропинка. Она шла по краю и была такая узкая, что казалось, сейчас слетишь в пропасть, мулы решительно не шли, пришлось сойти с них. Иногда ноги отказывались служить, сядешь на землю, случайно на кучу муравьев... и прочь, едва переведешь дух.
Тропу заслоняли огромные агавы, кактусы. Попадались ананасные деревья и алоэ. Наконец мы забрались на вершину и перевели дух. Начали спускаться, это опять своего рода работа, ноги у мулов скользили, они едва, едва шли. Стало темнеть, начали попадаться хижины, и скоро мы выбрались на большую дорогу. К ночи мы вернулись на клипер. Проблуждать в горах целый день, в тропическом лесу не могло не доставить наслаждение».
Римский-Корсаков посетил летнюю резиденцию императора Бразилии в городе Петрополисе. Путешествие он совершал на пароходе и лошадях. На обратном пути он любовался водопадом «Итамарит», что означает «блестящий камень или скала», наблюдал за работой дровосеков, валивших деревья в горах. Николай посетил ботанический сад, где видел огромное количество светящихся мух. «Свет, излучаемый ими, очень ярок и немного зеленоватого цвета», — замечает он.
Интересны наблюдения Римского-Корсакова за положением негров в Бразилии. «Я замечал, — пишет он, — что положение свободных негров (здесь есть и свободные и рабы), гораздо лучше, свободные здесь и одеваются лучше и допускаются во все общественные места».
9 июля 1864 года «Алмаз» покинул Рио-де-Жанейро. Курс — на Монтевидео. «Но, — как пишет Римский-Корсаков, — гардемарин предполагает, а командир располагает». При прохождении островов Святой Екатерины в днище корабля была обнаружена течь. Она оказалась настолько опасной, что «Алмаз» вынужден был вернуться в Рио-де-Жанейро. Судно срочно было освобождено от груза (провизия, боезапас, орудия) и поставлено в док. Была снята медная обшивка корабля, проконопачено днище и установлены новые медные листы. Однако поступление забортной воды в трюм клипера не прекращалось. Пришлось возобновить ремонтные работы, которые затянулись надолго. Эскадра Лесовского уже прибыла в Кронштадт, и ее флагманский корабль «Александр Невский» покинул родные берега, взяв курс на Средиземное море, а на клипере еще продолжались ремонтные работы. В добавление ко всему среди команды начала распространяться дизентерия. «Вчера мы заплатили первую жертву тропикам, — пишет Николай, — один из наших матросов умер после семидневной дизентерии. На борту 12—15 человек больных постоянно, лихорадка, понос. Многие офицеры тоже страдают желудочными болями. Командир скорее хочет уйти отсюда, так как больных желудком прибавляется».
В день, когда команда клипера отметила два года плавания, на борт были доставлены приказы морского министра. Один предписывал судну идти в Европу. Вторым приказом гардемаринам И. Андрееву, А. Бахтиарову, В. Линдену, Н. Римскому-Корсакову присваивалось первое офицерское звание — мичман.
24 октября «Алмаз» покинул Рио-де-Жанейро и «вступил под паруса».
Словно почетный эскорт вдоль бортов клипера плыли дельфины. Они «целыми стаями обгоняют его, режут судну «нос» и фыркая выскакивают из воды: лишь ночью они стали уходить ближе к берегу, оставляя за собой огненные следы и искры», — пишет Николай.
Начались морские будни. Как же команда проводила долгие дни и недели в море, чем она занималась? Эти сведения приводит Римский-Корсаков в одном из писем. «Команду будят в шесть тридцать, офицеры встают в семь. В семь тридцать чай, с девяти до одиннадцати — парусные или артиллерийские учения. Команда обедает в одиннадцать тридцать, мы в двенадцать. До четырнадцати команда отдыхает. Потом бывают какие-либо работы, учение грамоты и т. п. Иногда опять парусные учения. В пять тридцать матросы ужинают. После ужина собираются около грот-мачты песельники, тянут разные песни часов до семи. В семь часов ужинаем мы. Потом кают-компания пустеет. Кто ложится спать, у кого вахта ночью. Дни проходят однообразно, одно развлечение — наши макаки (числом семь), которые предпочитают прыгать по мачтам».
18 декабря клипер «Алмаз» бросил якорь на рейде испанского порта Кадикс. «Город довольно красивый с моря, — замечает Николай, — но здесь холод. Бррр-р какой холод. Вот тебе и благословенное небо Андалузили. Это небо слишком гадкого серого цвета, идет дождь. После Рио мы зябнем до смерти. Вот тебе и «вечная весна». В ночь под новый, 1865 год «Алмаз» прибыл в Вилла-Франка. Его приветствовали стоящие на рейде фрегат «Александр Невский», корветы «Олег» и «Витязь». Вместе с клипером «Алмаз» они проводили морские учения вплоть до апреля. Корабли заходили в Тулон, Геную и некоторые другие порты Средиземноморья. В мае суда взяли курс к родным берегам.
В бортовом журнале клипера «Алмаз» 13 июня 1865 года вахтенный офицер сделал следующую запись: «В одиннадцать ноль-ноль вошли в военную гавань Кронштадта, спустили флаг, гюйс, вымпел и окончили кампанию».
В этом году исполнилось 125 лет завершения плавания Николая Андреевича Римского-Корсакова на клипере «Алмаз». Море покорило его на всю жизнь. И если Римский-Корсаков стал, бесспорно, лучшим в музыкальном мире «маринистом», то в этом сыграли, конечно, свою роль и впечатления, полученные композитором во время его путешествия на клипере. Выдающийся музыкальный критик А. Н. Серов писал об опере Римского-Корсакова «Садко»: «Эта музыка переносит нас в глубь волн, это что-то «водяное», «подводное» настолько, что никакими словами нельзя было бы выразить ничего подобного... Это произведение принадлежит таланту огромному в своей способности — живописать при помощи музыки...»