Есть в Казахстане река Чарын. Течет она в глубоком каньоне. Когда смотришь вниз — голова кружится! А когда смотришь со дна каньона вверх — то видишь над головой только узкую полосу синего неба. Словно и в небе течет река.
По сторонам отвесные стены из красного песчаника. На них выступы, ниши, башенки, минареты. И похожи они на крепостные стены со сторожевыми башнями и бойницами. Рев реки гулко отдается в них: слышатся голоса людей, конский топот, звяк оружия. Хотя нет ущелья более мирного и спокойного, уединенного и безлюдного.
Безлюдного, но не безжизненного!
Населен каньон разными обитателями: не всегда безопасными, но всегда интересными. Не со всеми ими, конечно, удается встретиться: одни очень уж осторожные, другие — ночные. Чаще не видишь диких козлов, а только слышишь звон щебня под их копытами. Тоже и горные куропатки-кеклики: бывает, вся скала квохчет их куриными голосами, а самих не видно, хоть прогляди глаза! Только по ночам выползают из щелей ядовитые щитомордники — близкие «родственники» знаменитых гремучих змей Америки. И филин только ночью бубнит — как в пустую бочку.
Вдоль реки растут туранги — разнолистные тополи: у дерева наверху и внизу совсем разные листья. Тут и там сухие полянки, окруженные пушистыми кустами белого саксаула и тамарисков. Полянки в норках земляных крыс — песчанок. Между норками паутина тропинок: песчанки ходят друг к другу в гости.
Через реку со звонкой трелью перелетает вездесущий кулик-перевозчик. Небесную реку — высоко, высоко! — пересекает распластанный черный гриф.
Под ногами — тут и там! — розовые клумбочки нежных цветов. Но не вздумай их сорвать! Они колючие, как ежи!
Можно увидеть серую степную агаму — большую ящерицу. Вблизи она вовсе не серая: самка с рыжими пятнами, а самец — с синей «бородой» и боками. Синяя борода...
Если очень уж повезет — наткнешься на слётка филина. Ростом он с хорошую курицу, но сердит совсем уж не по-куриному: шипит, разводит крылья, грозно щелкает клювом. И таращит оранжевые глаза.
В нише отвесной стены насторожился канюк. Там у него гнездо. И если филин наводит ужас на ночных грызунов, то канюк охотится за дневными. На охоту летает в степь, но гнездится всегда на скалах: только тут потомство его в безопасности.
По ночам в каньоне слышны крики совы-сплюшки. Голос у нее приятный, какой-то ночной — усыпляющий. Сплю! Сплю! Сплю! — усыпляет сплюшка, а сама не спит — во все глаза высматривает поживу. Пойдешь на крик — станет перелетать и заманивать все дальше и дальше в лес...
Не проходите мимо глинистого обрыва с норками — тут живут щурки! Птицы тропического цвета и облика: золотистая спинка, лазоревая грудь. Полет легкий и ловкий: на лету ловит пчел и кобылок. А голос приятный и нежный: можно долго стоять — слушать и любоваться!
Как услышите выкрики: «Нету — тут! Нету — тут!» — так и знайте, что тут он, удод! Похожий в полете на огромную пеструю бабочку, с роскошным рыжим хохлом. «Нету — тут! Нету — тут!» Так вот тут не только он сам, а и его гнездо в скальной нише.
Уединенность и труднодоступность каньона пока еще спасают его от разгрома. Четверть века назад, когда я побывал в нем в первый раз, я не встретил следов людей. А вот десять лет назад, когда я был там в последний раз, они уже появились. Под вековыми турангами чернели выжженные пятна костров: сучья их были обломаны, а стволы снизу опалены. В розовых кустах цветущего тамариска валялись банки и склянки, бумага и тряпки, целлофановые мешочки. И стреляные охотничьи гильзы.
Дикое население заметно поредело. Не слышно было звона щебенки из-под копыт диких козлов, реже квохтали кеклики. Исчез кулик-перевозчик, не парил в вышине черный гриф. Гнездо канюка оказалось пустым.
А как там сейчас — не знаю. Надеюсь, не все погублено. Надеюсь, что сработал внутренний сторож, который должен быть в каждом из нас. Сработал и сохранил этот уголок — памятник первозданной природы.