У дикого зверя и птицы все на службе: и лес, и поле, и болото. Дожди моют шерсть и перья, солнце их сушит, холит, а ветки расчесывают. Верно служат им собственные клыки и когти, глаза и уши, лапы и крылья. Даже расцветка тела!
Расцветка служит иногда самым удивительным образом. Ну понятно, когда птица под цвет земли, коры, жухлых травы и листьев: тогда она как под шапкой-невидимкой. Но бывает такая расцветка, что словно нарочно выставляет хозяина напоказ. И птица у всех как бельмо в глазу!
А зачем?
К примеру, тундровые куропатки. В жизни не видел птиц белее! На самом свежем снегу не разглядишь. Черного у них всего три крохотных пятнышка: нос и два глаза. Правда, когти еще и крайние рули в хвосте.
Но когти и рули прикрыты белыми перышками.
Три черных пятнышка — чтоб уж совсем не затеряться в заснеженной тундре, чтоб хоть свои-то видели. Ну, а не хочешь — закрой глаза, уткнись носом в снег: и нет тебя ни для друзей, ни для врагов. Вот так верно служит куропаткам их замечательная окраска.
Но это еще только службишка, а не служба.
У каждого карася — своя щука, у перепела — свой перепелятник. Жизнь куропаток не беззаботна. Песцы и совы, соколы и канюки. Даже чайки и поморники норовят гнездо разорить, цыплят похватать. И потому незаметными куропаткам быть просто необходимо. И спасибо спасительным перьям.
Но тут-то и начинается самое удивительное!
Весной тундра из белой становится темной. Но это для белых обитателей тундры не страшно: они тоже темнеют — линяют. Песцы и зайцы, ласки и горностаи, даже копытные лемминги. И конечно же куропатки. Но не все! Темнеют одни только курочки, а петушки так и остаются белыми, какими были зимой.
А почему?
Куропатка рябенькой стала, под цвет блеклых тундровых мхов и трав: чтобы с жадных глаз долой и из хищного сердца вон. Чтобы смотрели, да не видели. И не мешали жить.
А куропач, всем на удивление, все такой же белый, как и зимой. И расцветка теперь его не спасает, а выдает. Приходится жизнью рисковать.
А зачем?
Я сидел на склоне холма, привалившись к камню. Как под шапкой-невидимкой сидел: куртка моя тоже была под цвет жухлой травы и мха. Меня не видели, а я видел все. Видел, как трусит по гребню холма линючий голодный песец, зыркая глазами вправо и влево. Видел, как он вдруг стал спускаться в лощину, где под пучком травы было гнездо куропатки с дюжиной яиц. Стоит ему это гнездо найти и разом погибнет дюжина будущих куропаток.
Но тут на гребне холма, где только что был песец, явился куропач во всей своей ослепительной красоте! Песец сразу его заметил: он прямо светился на гребне солнечным зайчиком. И всем своим видом показывал, какой он неосторожный и беззаботный.
Песец припал к земле и стал подкрадываться к нему, забыв про лощину. Чего попусту в ней метаться, надеясь только на нос, когда — вот он! — прямо перед глазами: подкрадывайся и хватай!
Но когда песец выбрался на гребешок — куропача на камне не было: он светился и красовался уже на другом камне. Понял песец, что его одурачили, сердито тявкнул и снова свернул в лощину, надеясь на свой чутьистый нос. И заходил челноком, принюхиваясь к кустикам карликовой ивы и карликовой березки.
Как ни похожа была куропатка на буроватые комья земли и пятна мха, как ни слабо пахла она, а все-таки чутьистый песцовый нос унюхал, а зоркий глаз увидел. И всего-то один прыжок — вперед!
Тут куропатка не выдержала и сорвалась: надо было спасать гнездо, надо было, рискуя жизнью, увлечь песца за собой. И она увлекла, притворись подбитой, но скоро голодный песец изловчился цапнуть ее за хвост и сбил в траву. И был бы конец и ей и дюжина яиц в гнезде застыли бы, но тут перед самой мордой песца забился, затрепыхался взъерошенный белый куропач! Глаза песца сами — неотвратимо! — вперились в яркого куропача, ноги бросили песца в его сторону и зубы сомкнулись на ослепительных перьях.
От ярости, возбуждения и удачи, песец помчался вперед, выскочил на верхушку холма, в два-три рывка разодрал тельце куропача и проглотил куски. А рядом с белой горсточкой перьев оставил, как положено у песцов, свою метку. Чтобы и другие песцы знали, что место проверено и добыча взята. Чтобы попусту не рыскать тут снова.
Гнездо в лощине скорее всего уцелеет. И вылупятся двенадцать цыплят. И их, незаметных, вырастит незаметная куропатка — тринадцатая в выводке. Было бы и четырнадцать — но не повезло...
Не повезло куропачу, который почему-то всегда меняет одежку на летнюю много позже. Но зато повезло цыплятам и куропатке. Повезло всему куропачьему роду: все-таки один погиб, а дюжина уцелела. В природе и показуха приносит пользу.
Так сослужила расцветка куропаткам вторую службу. Последнюю службу. Самую главную.
...Вот они у меня в блокноте, белоснежные перышки куропача-смертника. Птичьего камикадзе.